— Какие работы Большого можете назвать неудачными?
— Никогда не даю никаких оценок — ни тому, что происходит в Большом театре, ни тому, что делается в других театрах. Как бы меня ни пытали! Внутри театра, между коллегами оценки, конечно же, озвучиваю. И эти отзывы иногда бывают гораздо жестче тех, что пишут о спектаклях самые недоброжелательные критики. Но все это я говорю внутри театра. А «вовне» оценок не даю, как раз из-за того, что театр — это семья. А вопросы семейные надо решать между собой. Я — живой человек, мне может что-то или кто-то не нравиться. У Большого особое положение, статус, поэтому не могу публично раздавать оценки.
— Вы не выносите сор из семьи. Но критики любят обсуждать, что у вас происходит. То Волочкова вновь судится с Большим, то вы решили запретить премьеру балета «Нуреев». Может, такие публикации, скандалы, сплетни приносят театру пользу, повышая интерес к нему?
— Такая популярность Большому театру, на мой взгляд, не нужна, это моя принципиальная позиция. И, к слову, для прессы мы стараемся быть открытыми: считаю, что с журналистами надо встречаться, объяснять ситуацию, нашу позицию. Практически на все вопросы, которые задают СМИ, надо отвечать. Ну, за исключением уж совсем глупых типа «Как купить билет на «Щелкунчик»?» Он возникает каждый год, когда начинаются продажи на этот популярнейший спектакль. И журналисты пытаются задавать его вновь и вновь, хотя для ответа на него достаточно лишь внимательно прочитать правила продажи билетов в Большой. Но журналисты, прежде чем делать «горячий» сюжет, часто даже не заходят на наш сайт...
Мир театра, околотеатральный мир вообще очень сложный организм. Тут сталкиваются интересы громадного числа людей. Это и мир артистов Большого, в том числе очень известных, и мир людей, которые трудились у нас в свое время, а сейчас не работают. Это мир зрителей. Мир прессы, который раньше был достаточно профессиональным и глубоко разбирал спектакли, а сейчас во многом превратился в светскую хронику, в околотеатральные сплетни.
Да, сегодня о творчестве Большого, помимо специализированных театральных журналов, пишут не более двух-трех изданий. Все остальные не анализируют постановки, исполнение, а ищут что-то жареное. Один журналист высосал из пальца «сенсацию», и тут же в раздувание ситуации включается целый ряд сил, кланов, интересов. Большой театр в этом смысле слишком лакомый кусок. И я понимаю почему. В прессе сейчас работает экономический механизм, основанный на рейтингах. А что дает рейтинг? Скандал! А на чем делают скандал? На громком имени, бренде. Большой, безусловно, бренд. Вот и ищут вокруг нас что-то сенсационное. Несколько раз писали, что я попал в больницу и уже умираю, хотя я всего лишь планово лег в клинику на обследование.
— Кто те люди, что пишут эти недоброжелательные вещи?
— Разные. Например, есть человек, который за последние девять с половиной лет ничего хорошего про нас не написал — ровно с тех самых пор, как сам ушел из Большого. Да, он здесь работал, с его точки зрения, тогда было великое время Большого, хотя те заслуги, которые он себе приписывает, чаще всего к нему не имели отношения. А вот все, что происходит в ГАБТе сегодня, его не устраивает. «Приложит» в интернете театр и получает от этого большое удовольствие. Вместо реального профессионального анализа спектаклей — сбор сплетен, каких только возможно...
Впрочем, состояние театральной критики — это только часть общей болезни, которой страдает наше театральное сообщество. Сегодня у большинства трупп нет художественных лидеров, внятной творческой программы. Такой, какая была в свое время, когда у театра Любимова было свое лицо, у Волчек — свое, у Гончарова — свое, у Товстоногова — свое, у Акимова — свое. То же самое происходит и в критике. В 60—80-е годы была эпоха великих театральных критиков, говорю это как человек с дипломом театроведа. Сейчас произошло очень серьезное снижение профессионального уровня...
