Первой моей заграницей стала Япония, причем фильм еще не сняли до конца. Плыли на теплоходе из Находки в Иокогаму. Мы с Ириной Константиновной Скобцевой решили, что начнется качка, и лежали в своих каютах, а качки почти не было, остальные участники поездки веселились на палубе. Выяснилось, что японцы нарочно развлекали наших кинематографистов на случай, если станет действительно качать. В Иокогаме нас так встречали! В Японии обожают русскую литературу, и нашу картину там принимали необыкновенно. Вообще, «Войну и мир», еще незавершенную, купило множество стран. Помню, в Америке в большой нью-йоркский кинотеатр, где ее показывали, стояла огромная очередь.
— Получение «Оскара» для вас, наверное, было как путешествие на другую планету?
— Сергей Федорович тогда снимал в Италии «Ватерлоо», а я была в Аргентине. В Лос-Анджелес прилетела одна, страшно боясь: почему я?.. Еще когда была в Нью-Йорке, меня привезли в дорогой магазин, чтобы выбрала платье для церемонии, а я терпеть не могу ходить по магазинам. Мне показывали один наряд за другим, даже манекенщицы их демонстрировали, но я ничего не могла выбрать. Тогда хозяин достал платье из белого кружева.
— Это, — кивнула я.
Он улыбнулся:
— Знал, что вам понравится. Называется оно «Унесенные ветром».
А когда мне уже в Лос-Анджелесе в парикмахерской делали прическу, все вокруг говорили: «Если вам не дадут «Оскар», то это уж не знаем, что такое!»
В номинации «Лучший фильм на иностранном языке» представили пять работ. Я сидела в зале, в каком-то там ряду, и когда объявили по-английски: «Война и мир», выбежала на сцену. Награду вручали Натали Вуд, Джейн Фонда и Грегори Пек. Зал встал и долго аплодировал. Вернувшись в отель и открыв дверь в свой номер, я замерла на пороге: там все было заставлено цветами!
С продюсерами из США, Германии и Италии позвонили Сергею Федоровичу и кричали в трубку:
— Мы получили «Оскар»!
— Я уже видел по телевизору! — отвечал он.
Везла «Оскар» в Союз в выданном к нему смешном фланелевом мешочке, напоминавшем мешок для школьной сменки. В самолете все меня узнали:
— Наташа, Наташа!
— Погодите, — говорю, — сейчас вам «Оскар» покажу! — вынула его и давала людям подержать, стюардессы и пилоты к нам присоединялись.
Во время пересадки в Париже провела там целый день, гуляя с «Оскаром» в мешочке. А в Москве только успела спуститься по трапу и войти в здание аэропорта, как один из встречавших представителей Госкино выхватил статуэтку из моих рук.
— Как? — растерялась я. — Хотела показать ее Сергею Федоровичу, всей группе...
— Приедете к нам, — услышала в ответ, — и мы покажем.
Больше я наш «Оскар» не видела, а для Бондарчука сделали копию.
— Вас узнавали на улицах?
— Конечно. В кабинах водителей автобусов, в такси, да везде висели мои фотографии. В той же Японии меня везли на машине, а сзади неслась на мотоциклах молодежь и кричала: «Балерина! Балерина!» Пройти по улице было вообще невозможно.
1972-й там объявили годом Людмилы Савельевой и показывали картины с моим участием. На афише «Подсолнухов», в которых я к тому времени снялась, напечатали крупными буквами: «Людмила Савельева в фильме «Подсолнухи». Внизу: «Режиссер Витторио Де Сика» — мастер с мировым именем! И еще ниже маленькими буквами: «А также Софи Лорен и Марчелло Мастроянни». «Как неудобно!» — смутилась я, хотя понимала, что это приурочено к году моего имени. Но все равно стеснялась.
Вообще, спокойно относилась к свалившейся славе: за границей меня селили в роскошных номерах, называли звездой, и хотя меня это слово коробило, я понимала, что должна быть звездой, потому что так полагалось, а в Советском Союзе понятия «звезда» не существовало, и здесь я оставалась просто актрисой.
Не понимаю артистов, с удовольствием выслушивающих дифирамбы в свой адрес, я бы съежилась, если бы стали прилюдно хвалить. Может, еще и потому, что работала с лучшими актерами и поняла: чем больше талант, тем скромнее человек.
