Они где-то что-то продолжают сочинять, петь, понимая, что поезд ушел и рельсы разобрали. Пытался говорить об этом с дочерью, но увидел — бесполезно, ее уже не остановить, она выбрала свой путь. Остается посоветовать: тогда играй на гитаре так же круто, как Ингви Мальмстин например. Чтобы аккомпанировать могла кому-то, не себе. Стать звездой скорее всего не получится. Нет, я верю в дочь, люблю ее, знаю ее возможности, вижу ее талант, но тем не менее... Надо отдавать отчет, что вряд ли в одной отдельно взятой семье третий раз выпадет бинго. Впрочем, последнего я Лизе никогда не говорю. Если это неизбежно и она вступила на этот путь — к черту сомнения.
— А помочь Лизе практически не пытались?
— Записал как-то со своими музыкантами здесь, в Москве, пластинку с ее песнями. Мы сделали аранжировку так, как представляли себе рок. Но когда отдал дочери финальный микс, такого же азарта, как у нас, не увидел. Время прошло, Лиза стала на год старше, ее увлек какой-то другой рок-н-ролл. И я сказал себе: «Ну куда и зачем ты лезешь? Она лучше понимает, что ей надо».
И в этом моя отцовская боль. Со своей колокольни вижу, что ей подходит стиль Эми Уайнхаус, такой софт-поп-рок. В ее голосе слышится очень хороший субтон, тембр замечательно звучит, раскрывается, если поет негромко. Слушать ее — одно удовольствие. А поскольку я считаю, что делать надо то, что приносит удовольствие другим, а не только тебе самому, раздаю дочери советы. Лиза пока делает то, что нравится ей самой, играет довольно тяжелый рок. Компания, музыканты, все это варево ей по душе. Я хожу на ее концерты, когда бываю в Америке. Мне жалко мою девочку. Музыканты играют громко, и в этом страшном шквале звуков ей надо петь. Она кричит, а я за нее боюсь — сорвет же голос! Звучит действительно хорошо, стильно, здорово, если бы было плохо — у нас с ней давно состоялся бы серьезный разговор. Но я вижу: в роке она одна из многих, хотя и хороший мелодист, а когда поет камерно, доверительно — прям вот звездочка! Иногда дома Лиза делает лаундж-аранжировки и присылает мне. Наверное, чтобы уж совсем не расстраивался... И знаете, я заслушиваюсь! Ставлю на повтор и кручу, кручу — настолько нравится слушать ее голос.
— А вы, Леонид, к какому возрасту поняли свою уникальность как исполнителя? Я читала интервью Ольги Борисовны Молчановой, бессменного редактора «Шире круг», и удивилась тому, что она вас не разглядела. Ей показалось, что парень без особенных талантов.
— Да, был такой случай. Я вообще еле-еле попал в эту передачу, Ольга Борисовна позволила мне спеть полпесни... Сейчас мы в замечательных отношениях, а тогда я и не делал-то ничего выдающегося.
Знаете, от своего голоса никогда не был в восторге и долгое время не понимал, зачем мне самому петь. Я же пишу, песни исполняют талантливые певцы. Со временем осознал, что мой тембр наиболее органично звучит в джазе, босанове, научился им управлять, используя всякие полуджазовые приемы. А главное, явственно понял, что именно сам должен донести до слушателя и зрителя то, что сочиняю.
— Вам было всего двадцать четыре, когда вы исполнили «Босоногого мальчика» и практически проснулись знаменитым.
— Не так все быстро получилось. «Мальчик» не возник из ниоткуда. Я окончил джазовое музыкальное училище «Москворечье» и где бы ни находился — в школе, армии, в институте, — сочинял песни, которые радостно пели товарищи. При этом мне все говорили: «Пой сам!»
Я отказывался, понимая, что это прямой путь на эстраду. Несерьезно, в общем... В самом начале девяностых писал песни, делал аранжировки известным артистам: Филиппу Киркорову, Лайме Вайкуле, Марине Хлебниковой, Ларисе Долиной. Отслеживал тренды в поп-стиле, чтобы быть на волне. Как только появлялись деньги, записывал свои песни. Папа, он работал гастрольным менеджером разных известных коллективов, пристроил меня к Диме Маликову «на разогрев». Он тогда был мегапопулярным, собирал большие залы, и я работал в первом отделении. С Женей Белоусовым поездил, с Азизой, с Филиппом Киркоровым. Куда брали, туда и шел. Привыкал к большой аудитории. И знаете, мои песни тех лет были неплохими! Но чего-то не хватало... Не шло дальше «разогрева».
