Однажды Роза Абрамовна отозвала меня в сторонку:
— Хотела бы возложить на вас ответственную миссию. Вы же участвуете в спектакле «Так победим!», играете матроса с другими студентами?
— Да.
— У меня есть для вас небольшая роль иностранного корреспондента. Он произносит одно предложение на русском языке — во время Генуэзской конференции задает вопрос Чичерину от эмигрантской газеты «Русское слово». Я хотела бы, чтобы это сделали вы.
— Как я? — внутри все оборвалось.
— Да, в ближайшем спектакле. Я с вами порепетирую.
За неделю до назначенной даты я перестал есть — так волновался. Чичерина играл Сергей Десницкий, но за моей спиной стоял Александр Александрович Калягин — Ленин! Было очень страшно.
И вот представьте отношение тогдашних людей к театру и искусству в целом. Перед началом спектакля Сирота вручила мне программку, которую храню до сих пор. Там ее рукой написано: «Многоуважаемый Денис! Сегодня один из самых важных дней в вашей жизни. Вы в первый раз выходите на сцену Московского Художественного театра. На вас возложена огромная ответственность...» — и так далее. Длинное и очень серьезное послание было адресовано студенту, которому доверили произнести одно предложение! Я был безумно тронут.
Спектакль шел в новом здании на Тверском бульваре, реконструкцию старого еще не завершили. Там же состоялся мой дебют в «Эквусе». Плохо его помню. Слишком сильно волновался, и нагрузка была огромной — два с половиной часа без антракта. Любшин очень быстро отказался играть, и его сменил ни много ни мало Смоктуновский. Мы вместе проработали несколько сезонов. Так я достаточно близко познакомился с удивительным артистом.
Иннокентий Михайлович пытался со мной репетировать перед каждым спектаклем. Показывал, как надо играть, и ужасно этим донимал. Я от него бегал по коридорам, прятался.
— Почему?
— А что я должен был делать? Сидеть и смотреть, как Иннокентий Михайлович изображает меня? Делал он это очень долго, практически без слов, поскольку текста моей роли не знал, но показывал, как надо переживать. Считал, что роль наисложнейшая и очень глубокая, а я страдаю недостаточно глубоко. Не иду до конца. Смоктуновский чувствовал во мне некий страх и боролся с ним. В результате все-таки донес какие-то вещи.
— А страх был?
— Подсознательный — страх сцены как таковой. Смоктуновский этим не страдал. Мог позволить себе все что угодно: взять паузу любой длины, отойти от рисунка роли, а потом в него вернуться.
— С Ефремовым вы работали только на «Эквусе»?
— Нет, я у него играл и в спектакле «Олень и шалашовка» по Солженицыну. Там Дима Брусникин исполнял главную мужскую роль, а главную женскую — Лена Майорова. В постановке была задействована практически вся труппа — человек пятьдесят. Мы с Андреем Паниным изображали блатных — пели под гитару и жонглировали.
