Иногда вообще снимаешься по дружбе — практически задаром. Или соглашаешься на небольшой гонорар, потому что роль хорошая, но проект некоммерческий, продюсеры не могут много заплатить. За главную роль в фильме «Иуда», принесшую приз Московского международного кинофестиваля, я, например, получил очень мало. Но у меня были совсем другие интересы.
Наверное, это единственная роль, в которой я работал по-настоящему, не просто как исполнитель, а как творец. Повезло, что съемки проходили на Мальте, — ничто не отвлекало. Я жил этой ролью, полностью в нее погрузился. И материя стала откликаться, посылать какие-то коды, потому что направлял все свои мысли и эмоции на определенную тему.
— В 2010 году, после серьезного конфликта с Арменом Джигарханяном, вы от него ушли. Тяжело было расстаться с театром, которому отдано столько сил и лет?
— С театром нет, с домом — да, тяжело. Для меня Театр Джигарханяна был домом. В театре как таковом я еще поработал потом какое-то время — имею в виду МХТ. Там у меня уже не было никаких иллюзий. А у Джигарханяна — другие эмоции, другая атмосфера, которой я пропитался и жил длительное время.
— А как вы оказались в МХТ?
— В 2010-м Виктор Анатольевич Рыжаков ставил там спектакль «Прокляты и убиты», и руководство театра предложило в нем поучаствовать. Когда выпустили постановку, Олег Павлович Табаков пригласил в труппу.
Через месяц он проводил театральный телемост с Парижем, я на нем тоже присутствовал. Когда надо было представиться, на пару секунд замялся. По привычке чуть не сказал: «Алексей Шевченков, актер Театра под руководством Армена Джигарханяна». Табаков это понял и громко подсказал: «Актер МХТ. Наш, наш!» Меня тогда пронзила мысль: «Почему Олег Павлович относится с такой теплотой, а Джигарханян, мой, можно сказать, театральный отец, так себя повел?»
Переживал сильно — целый год. Невзирая на то, что попал в прекрасный театр, работал с замечательными людьми. В МХТ ко мне отнеслись очень тепло, там работает много моих друзей.
— Но оттуда тоже пришлось уйти?
— Мне надо содержать семью, платить за квартиру, а в театре не всегда отпускали на съемки. Не Табаков — другие люди принимали конкретные решения. Я понимал, что есть рабочая сила, а есть звезды, под которых составляют график, организуют репертуар. Я в их число не входил, понятное дело, и не имел возможности спорить. Но и существовать в таком режиме не мог себе позволить.
Знаете, один человек когда-то обронил такую фразу: «Из МХТ не уходят». И мне было неудобно прийти и сказать, что ухожу. Но альтернативы не видел. Моей главной проблемой было и остается жилье, поэтому я не могу зависеть от чьих-то графиков.
Иногда сижу и думаю: что буду детям говорить? Они ведь скоро вырастут и спросят: «Папа, что ты делал все это время? Почему у нас нет своей крыши над головой?» А я отвечу, что сказки играл? Глупость какая-то.
— Сколько уже вашим дочкам?
— Варваре двенадцать, Василисе десять. Для меня они — самое ценное и самое важное в жизни. И страшно, что я могу уйти, ничего им не оставив. Вот что больше всего беспокоит. Но надеюсь, что все будет хорошо.
Дочки ходят на художественную гимнастику, занимаются музыкой. Варвара играет на фортепиано, правда из-под палки, Василиса — на скрипке, но с интересом. По характеру, темпераменту, пониманию каких-то вещей и одаренности они совершенно разные. Старшую природа многим одарила. Ей все дается легко, и она быстро теряет интерес и разбрасывается. Младшая другая: у нее невероятная душа и глубокая натура. Хочет быть актрисой. Варя — не очень, но у нее все получается на раз. Делал ей как-то две домашние кинопробы и поразился тому, что вытворяет. Притом что я ее не готовил, сама все сыграла, и очень точно.
