Сейчас, наверное, никто из молодых актеров не согласился бы существовать в таких условиях, как мы когда-то, даже из фанатичной любви к искусству или в надежде сделать карьеру. Представления о нормальной жизни значительно изменились. Мы были другими и довольствовались малым.
Первое время у Театра Джигарханяна не было общежития. Потом Армен Борисович через каких-то знакомых нашел бесхозную квартиру на Сухаревке, в Последнем переулке, в доме под снос, и договорился, чтобы туда пустили нескольких артистов. Я там какое-то время жил с коллегами.
Однажды в квартире обрушилась стена. Хорошо, что Леша Шустов не лежал под ней в ту ночь на диване — ему повезло. Дело было зимой, мы спали в пальто и ботинках, батареи-то не работали. Зато у нас были свет и газ. Свет лучше было не выключать — всюду бегали крысы. Квартира находилась на первом этаже, в полу зияли дыры, через которые проглядывала земля. Жить в таком аду на трезвую голову нереально. Иногда в момент протрезвления даже у меня, человека неприхотливого, возникало недоумение: нет, что-то здесь не так.
— Армен Борисович не осознавал всего ужаса вашего житья-бытья?
— Других вариантов как-то нас пристроить все равно не было. Позже он выбил какие-то квадратные метры у города, и некоторые артисты получили квартиры. А в ту пору театр только становился на ноги, никто его не поддерживал. Я, можно сказать, стоял у истоков, пришел всего на полгода позже «отцов-основателей». И очень благодарен Армену Борисовичу.
У нас были близкие отношения, я называл его Дедом. Несмотря на все трудности, у меня остались очень теплые воспоминания об этом периоде. Хотя сначала я был заряжен на другое — серьезный театр масштаба МХАТа. У Джигарханяна же первое время был настоящий «профилакторий». Он боялся кого-то обидеть, показаться излишне жестким.
На репетициях люди в шахматы играли! Бедная Люся, наш помреж, не могла никого выгнать на сцену. Металась по театру:
— Ребята, чей выход? Чего вы сидите?
— Да мой, мой. Сейчас, погоди, сделаю ход.
Потом уже Армен Борисович понял, что с актерами так нельзя, и стал жестче, а в то время всех очень любил. Если человек хотел к нему в театр, он его брал. У Джигарханяна ведь было много непрофессиональных артистов. Он пытался использовать природу ненаученных людей, что, в принципе, всегда интересно.
— Даже в самые трудные времена вы достаточно много снимались в кино, но почти всегда играли бандитов, наркоманов и прочих асоциальных личностей. Почему режиссеры видели вас исключительно в отрицательных ролях?
— Да, единственным исключением в тот период, наверное, стала работа в сериале «Закон», где Саша Велединский доверил мне роль милиционера Христюка. Почему режиссеры так меня видели, сложно сказать. Возможно, во мне что-то осталось от улицы, на которой я жил какое-то время, а в кино очень сильны стереотипы.
Большинство режиссеров не заморачивается поиском новых исполнителей, особенно если речь идет о медиапродуктах, скажем так, «плоскостного» свойства. Ну кто будет мудрить с простеньким сериалом, рассчитанным на пару показов? «Шевченков такое уже играл, — рассуждают продюсеры, — его и возьмем». Мы, актеры, тоже привыкаем к каким-то клише. И они к нам прилипают.
— Говорят, после одной из таких ролей вас чуть не убили, отождествив артиста с его малоприятным персонажем.
— Было дело — в Адыгее. Там в одной из станиц мы снимали сериал «Тайга. Курс выживания». В то время по телевизору шли «Дальнобойщики». В одной из серий я сыграл омерзительного персонажа, изнасиловавшего девушку с Кавказа. Через пару дней после показа отмечали окончание съемок, так называемую шапку. Тут прибежал местный парень, пригласил меня в гости.
