Сейчас думаю: вот каким полудурком надо было быть, чтобы дать себе слово не звонить родителям, пока не поступлю — а вдруг сглажу, если сообщу, что прошел на второй тур? Пятак в метро бросал левой рукой, тер нос у собаки на станции «Площадь Революции», перед конкурсом первый раз в жизни зашел в церковь и поставил свечку Николаю Чудотворцу. А про то, что родители от неизвестности с ума сходят, даже не подумал. Как же мама переживала, если я даже во сне услышал ее крик!
Истинную цену своих юношеских поступков начинаешь понимать, когда сам становишься отцом. Вот сейчас сыновья не балуют меня звонками. Только начинаю на них обижаться, как память ехидно подсказывает: «А сам-то!» Остается радоваться коротеньким сообщениям в «Вотсапе»: «Пап, как дела? У меня все нормально».
Мой старший сын Володя человек глубокий и сложный — недаром после школы выбрал философский факультет университета. Правда по профессии не работал ни дня. Попросил однажды: «Пап, дай сто пятьдесят долларов — для оплаты курсов компьютерной графики не хватает». Вот так, отучившись пять лет в университете, за пару месяцев приобрел профессию, которая кормит. Когда пытаюсь подтрунивать над ним по этому поводу, отвечает: «А я всегда мечтал сидеть дома, не зависеть от начальника и заниматься творчеством».
Благодаря бабушке Володя освоил музыкальную грамоту — когда отправляли сына в Невинномысск, они и песни дуэтом исполняли, и сольфеджио занимались. Сейчас для души поет в камерном хоре Salutaris, репертуар которого состоит из христианских песнопений. Коллектив часто бывает за границей, выступая в известных всему миру храмах: православных, католических, лютеранских, является участником Московского Пасхального фестиваля Валерия Гергиева.
С Володькой трудно разговаривать, своими вопросами и ответами он ставит в тупик. Спрашиваю:
— Сынок, почему ты решил, что католическая вера самая правильная и больше тебе подходит? Мы тебя крестили в православии.
— Пап, а ты меня в детстве в православный храм водил? Прививал с малых лет православную веру? Нет? Тогда к чему эти вопросы?
И я заткнулся.
Уже несколько лет Володя живет с хорошей девушкой. Начинаю пытать:
— Сынок, тебе тридцать лет — когда детей-то делать будешь?
— А я у тебя во сколько появился?
— Почти в тридцать один.
— Ну вот, чего тогда от меня хочешь?
У старшего сына на все свое мнение, причем категоричное. Пару раз видел, как сортирует книги: «Эта хорошая... А эту — в топку».
Твердым пониманием, что ему нужно, а что нет, быстрым принятием решений он — в маму. Я Весы, что особенно сказывается при выборе одежды в магазине. Долго думаю, колеблюсь и даже купив, иногда продолжаю сомневаться. Единственное место, где точно знаю, как надо, — перед мольбертом. Назвать мои работы живописью было бы слишком, поэтому когда спрашивают:
— Ты пишешь картины? — отвечаю:
— Пишут художники, а я крашу.
Младший сын пока еще студент — учится на лингвистическом факультете. В группе Клим единственный парень, и можно предположить, объект повышенного внимания девчонок. Хотя бы потому, что от «ботана» в нем нет ни грамма — Климчик всерьез занимается бодибилдингом, привлек и старшего брата. Несмотря на приличную разницу в возрасте (девять лет — не шутка), сыновья дружат по-настоящему, что меня очень радует.
Вернусь однако в свои молодые годы. Сейчас в голове не укладывается, как мог не обратиться с нарывающей раной к врачу?! Ведь была реальная угроза не только лишиться руки, но и умереть от заражения крови. «Операцию» мне сделал Большов — без анестезии и хирургических инструментов.
Отметить поступление в Школу-студию друг позвал к знакомым. Я потащился, хотя чувствовал себя ужасно: рука как подушка, ее ломит, крутит, распирает изнутри, от боли кружится голова, тошнит. Приятели спрашивают Большова «Чего это с ним? — а получив ответ, со знанием дела кивают: — Помрет. Как пить дать, помрет». Тут уж Володька испугался за меня не на шутку — потащил к себе, полил руку водкой и как надавит! Сколько чего там вышло, я не смотрел — и без того был в полуобморочном состоянии, а так бы и вовсе сознания лишился. Ночью, впервые за несколько недель, спал как убитый. Наутро отек спал, а вскоре все зажило. Как на собаке...
Иногородних студентов Школы-студии размещали на одиннадцатом этаже общежития Суриковского института на Вековой улице. Первое время я делил комнату с Сергеем Варчуком, потом соседом стал Гармаш. Права народная мудрость: «С кем поведешься, от того и наберешься». Серега улыбается, когда говорю: «До встречи с этим человеком я был хорошим мальчиком, всему плохому меня научил Гармаш». Какие гулянки по его инициативе устраивались в нашей комнате! В веселую компанию входили Володя Ершов — вот уже тридцать пять лет служит в Театре на Малой Бронной, Сергей Чурбаков, Андрей Зенин — оба в «Сатире». Москвичи порой нам завидовали: они после занятий ехали домой, возвращаясь к размеренному скучному распорядку, а у нас начиналась самая движуха! Очень хотел влиться в команду совсем юный, поступивший в Школу-студию в шестнадцать лет Игорек Верник. Гармаш на него цыкал: «Слышь, ты, салабон, а портвейн принес? Нет? Ладно, на этот раз прощаю — заходи...»
