Получив аттестат, подал документы в Московское эстрадно-цирковое училище. Вскоре оттуда пришел ответ, что нужна фотография в трусах. Требование продемонстрировать голый торс не смутило — все школьные годы я занимался спортом: бегал, прыгал в длину и высоту, отжимался, каждое утро тягал во дворе самодельную штангу — трубу, на которую вместо железных «блинов» надевал колеса от вагонетки. Сотрудники фотоателье, когда сказал, что из одежды на мне будут только спортивные трусы, посмотрели как на больного, однако портреты в полный рост сделали.
С училищем я пролетел — в приемной комиссии сочли нецелесообразным брать на первый курс человека, который, недоучившись, уйдет на два года в армию. Чтобы не тратить времени впустую, отправился на завод — получать профессию токаря-расточника (папа в шутку называл меня токарем-расточителем). В первый же день вызывает начальник цеха: «Понимаю, сейчас мода на длинные волосы, но по технике безопасности нельзя, чтобы свисали. Убирай под какой-нибудь беретик».
Мне, стильному парню, который носит ушитые мамой по фигуре рубашки и брюки в облипочку, нацепить беретик? Да никогда в жизни! Стал прятать волосы под рабочий халат. Со стороны все выглядело как надо — в рамках техники безопасности.
Про кудри до лопаток нужен отдельный рассказ. В семидесятые «несознательная» часть советской молодежи в одежде и прическах подражала западным кумирам — Deep Purple, Uriah Heep, Pink Floyd. У меня же помимо рок-музыкантов имелся свой, отдельный пример для подражания — великолепный Гойко Митич, игравший в кино индейских вождей: невозмутимое, будто высеченное из камня лицо, мощный торс, длинные волосы цвета воронова крыла. До уроков ли мне было, когда открыв учебник, видел не примеры и задачи, а медальный профиль Чингачгука в роскошном венце из перьев. Решив, что карандаша и бумаги недостаточно, чтобы запечатлеть героический образ, освоил чеканку — друзья становились в очередь, чтобы заполучить портрет главного индейца.
Митич ловко объезжал диких лошадей, мастерски стрелял из лука, прыгнув с большой высоты, тут же вскакивал на ноги. Смотреть на это можно было бесконечно, что мы и делали, выучив фильмы «Чингачгук — Большой Змей», «Апачи», «Белые волки» наизусть. Зал в клубе железнодорожников на картинах про индейцев был забит до отказа, и когда не доставалось билетов, мы с друзьями пробирались в какие-то щели и устраивались прямо на сцене. Вид сбоку сильно искажал лица персонажей, но нас это не смущало.
Глядя на экран, я страстно хотел быть индейцем, но рассуждал здраво: «В жизни это невозможно, остаются съемки фильмов, где буду скакать по прериям, стрелять из лука и метать копье». В общем, в том, что еще в младших классах заболел кино, а в десятом перестал стричься, виноват Гойко Митич...
За год, который проработал на заводе, несколько ребят из народного театра миниатюр и эстрады успели поступить в Свердловское театральное училище и окончить первый курс. Стали уговаривать последовать их примеру. И я решился. Перед самым отъездом подошел к отцу, протянул большие ножницы и попросил отрезать волосы. Поскольку моя прическа папе категорически не нравилась, за дело он взялся с большим энтузиазмом. Со словами: «Надо ж, чтобы ровно было!» — наточил на станке ножницы и с азартом орудуя ими, постриг под горшок.
Поступил я легко — спасибо друзьям, которые помогли подготовиться, и учился в удовольствие. Но после летней сессии пришла повестка в армию. С однокурсником-москвичом Володей Большовым — сегодня актером театра «Сатирикон» — попали в одну воинскую часть под уральским городом Чебаркулем. Там нас сразу окрестили «композиторами» и предприняли все, чтобы служба медом не казалась. Чуть ли не в первый день сержант скомандовал: «А ну-ка, композиторы, ко мне! Упор лежа приняли и тридцать отжиманий на кулаках». Я все сделал играючи. «Давай теперь на брусья!» — распорядился сержант. А мне и подтянуться сколько хочешь раз, и уголок подержать — как воды напиться. «Ни фига себе композитор!» — с нотками восхищения в голосе резюмировал сержант.
После «учебки» нас с Большовым приписали к полковому оркестру, несмотря на то что у меня за плечами только год занятий музыкой, причем на пианино, а Володька вообще ни на чем играть не умел. Но мы были классными ведущими на концертах и сами придумывали, а потом разыгрывали смешные скетчи, за что директор клуба готов был носить нас на руках.
