Мы уже не общались с ним какой-то период, но после многочисленных сообщений в СМИ, что на волне событий у него возникли проблемы со здоровьем, я написала ему в социальной сети: «Вадим, ты там как? Жив, здоров? Может, помощь нужна?» После этого он меня заблокировал и наваял в «Фейсбуке» пост, что я его «домогаюсь». Грустно, потому что того человека, которого я теоретически могла бы домогаться и с которым когда-то нас связывала любовь, давно уже не существует. И я не хочу размышлять на тему: кто этот новый Вадим Казаченко? Удивительно, но твой отец изменился даже внешне и перестал походить на моего мужа, человека, который был рядом.
Вот, сынок, я и подошла в своем письме к самой сложной его части. Возможно, прежде чем отдать его тебе, придется сложить листок вдвое и оторвать всю вторую половину. Выбросить ее, сжечь! Потому что такую правду об отце мой сын не должен знать. Да и вообще ничей не должен — слишком уж она неприглядная.
На момент описываемых событий тебе, Филипп, было уже около девяти месяцев. Наверное, в это непросто поверить, но Вадим видел тебя всего однажды — во время ДНК-теста по решению суда об установлении отцовства. Да, по совершенно непонятной и даже оскорбительной для меня причине он сомневался в вашем родстве. А поначалу и вовсе не хотел твоего появления на свет. Почему? Хороший вопрос. Возможно потому, что разлюбил меня, или сомневался в собственных силах, или вмешалась некая третья сторона, убедившая его, что мы с тобой — это осложнение для карьеры, творчества, имиджа. С этого весь последующий кошмар и начался.
Однажды в суде в ожидании очередного разбирательства (а их было, поверь мне, немало) я предложила отцу взглянуть хотя бы на твою фотографию. Сначала он отказался, произнес нечто пространное вроде: «Еще не время». Я стала настаивать. Мне казалось это правильным. В конце концов Вадим на снимок посмотрел и... предложил мне сказать ему спасибо за такого прекрасного сына. Я вышла из себя, потому что для артиста Казаченко это было шоу, а для меня — самая настоящая жизнь! Сказала: «Могу поблагодарить только за то, что как бы ты ни травил ребенка, он живой и здоровый!» Мне было невыносимо стыдно за него, за то, что он так себя ведет. Я его знала другим: адекватным и хорошим. Хотя за тебя — да, спасибо ему.
