А вообще, я всегда был задиристым парнем и при знакомстве подрался с Владимиром Высоцким. Вернее, что это Высоцкий, я сразу не понял. Идет мимо какой-то мужик с гитарой и по ходу дает мне пинка. Дело было в Театре на Таганке, куда я пришел на спектакль к приятельнице Зине Славиной. Но я здорово опоздал, в фойе вбежал после третьего звонка. За это мне и поддал обиженный артист. Наглости я не потерпел и схватил обидчика за грудки. Драка могла бы перерасти в скандал, но вмешался Золотухин и увел Володю на сцену.
Это уже потом, на съемках «Интервенции», мы познакомились заново. Узнали друг друга, посмеялись, Володя извинился. Он не был моим близким другом, но общались мы часто. Однажды, когда я сказал, что не люблю столицу, Высоцкий устроил мне прогулку по старой части города. Он возил меня на машине по дворикам, где проходило его детство, мимо двухэтажных домов, маленьких скверов. Взял свои слова обратно, в старую Москву я влюбился.
Но самым главным актером всех времен и народов был для меня Павел Луспекаев. Такие гении рождаются раз в сто лет. В нем было все: и мощь, и сила, и боль, он мог играть и трагедию, и комедию. Да он и не играл — жил. Даже когда уже сильно болел, все равно снимался. Я счастлив, что сосватал его в «Белое солнце пустыни». Роль Верещагина стала его лебединой песней.
Помню, лежу с простудой, ко мне пришла Галя, ассистент Владимира Мотыля, и дала сценарий. Мне предлагали небольшую роль офицера. Читаю про Верещагина, а перед глазами стоит Паша. Он тогда жил в доме напротив. Я позвонил, попросил его тоже прочитать. А его только-только выписали после ампутации стоп. Во время войны Паша сильно обморозил ноги, потом это сказалось, развился атеросклероз сосудов. Мы с женой постоянно ходили в больницу, навещали, помогали. У Луспекаева был редкий недуг, он мучился от диких болей. После операции ему долго кололи наркотики, чтобы хоть как-то облегчить состояние. И такая у него была сила характера, что он избавился от зависимости, не стал наркоманом, научился ходить на протезах.
Мотыль жил в гостинице «Октябрьская» у Московского вокзала. Я дал Луспекаеву его телефон. Паше режиссер отказать не смог.
— Я тебя возьму, только как же твои ноги? Нужно, чтобы с тобой обязательно кто-то поехал.
— Так Жора Штиль и поедет!
