К сожалению, после воссоединения родителей в нашей семье ничего не изменилось. Мама по-прежнему жила своей жизнью, отец не мог ничего с этим поделать и очень страдал. И мне было тяжело, я чувствовала себя одинокой, брошенной. Если бы не папа, не знаю, как бы это пережила. Чарли и Лили он любил, но меня просто обожал. И я обожала отца.
Однажды выгуливали Маринку. У нас всегда была собака. Отец любил такс и называл их именами своих героинь — Марица, Сильва, Маринка, Шари. По дороге заглянули в магазин деликатесов, он купил ветчины на обед. Шли о чем-то разговаривая, Маринка весело трусила рядом, и вдруг отец остановился и сказал:
— Извини, Ивонка, нам придется вернуться домой. Нужно срочно записать мелодию, которая пришла мне в голову.
— Ладно, — вздохнула я. — Пошли обратно.
Дома он сразу сел за инструмент, а мы с Маринкой улеглись на полу под роялем и стали слушать, как играл отец. Он периодически наклонялся к нам и спрашивал:
— Вам нравится?
— Да, красиво, — отвечала я. А Маринка весело гавкала в ответ и виляла хвостом.
Он был таким добрым и душевным человеком! Тихим, домашним. Мы особенно сблизились, когда отец серьезно заболел. Я за ним не ухаживала, наняли постоянную сиделку, но когда приходил врач, особенно если проводились какие-то процедуры, держала его за руку.
После окончания войны мы не сразу вернулись в Европу. Сначала у отца случился инфаркт, потом — инсульт. Потребовалось много времени на восстановление. Он хотел поселиться в Цюрихе, но мама сочла этот город глубокой провинцией и настояла на том, чтобы обосноваться в Париже, где была бабушка и огромная русская диаспора. Мама любила Россию и чувствовала себя русской. И вообще, Париж тех лет — удивительный город, роскошный, элегантный. Увы, его золотой век остался в прошлом.
