Евгения Алексеевна, выступавшая свидетельницей в российском суде, неожиданно заявила, что Инга присылала алименты на дочь и сегодня у нее накоплено полмиллиона рублей. Хотя раньше жаловалась, что ребенка ей «подкинули». Это возмутило представителей опеки: мол, мы вам бесплатные путевки предоставляли, а у вас, оказывается, денег куры не клюют.
Некая свидетельница со стороны бабушки заверяла судью, что видела меня всего раз — когда я купила Кристюше в подарок трусики. Надеялась, суд быстро разберется в нелепой ситуации и справедливость восторжествует. Тем более что на моей стороне выступали представители органов опеки и психолог, который вел девочку, пока та жила в Москве. Они подтверждали, что бабушке и матери девочка была не нужна, ей очень повезло, что попала в такие хорошие руки, и теперь ее ждет прекрасное будущее. Очень благодарна Гильдии актеров кино, приславшей в суд обращение, подписанное замечательными женщинами вице-президентом Людмилой Чурсиной и гендиректором Валерией Гущиной, в котором говорилось, что я стала Кристине настоящей мамой.
Поддержать приходила даже пожилая соседка Светлана Васильевна, которая знает меня с рождения «как доброго и открытого человека, всегда готового заступиться за слабого». Она же подтвердила, что с двух лет Кристина фактически жила в моей московской квартире.
В период судебной тяжбы я была беременна сыном, чувствовала себя неважно. А Евгения Алексеевна убеждала, что я взяла Кристину, потому что никогда не смогу иметь детей! Один Бог знает, сколько слез я тогда пролила, опасаясь, что мое негативное психологическое состояние отразится на здоровье будущего ребенка! Врачи поставили угрозу выкидыша, с какого-то момента я стала бояться летать на самолете, и мои интересы в Москве представляла мама.
Увы, все усилия оказались напрасными. В ноябре 2011 года Ингу восстановили в родительских правах, последовавшие апелляции я проиграла. В решении сказано, что Юлия Живейнова прекрасный опекун, но с родной матерью девочке будет лучше. Мне предписывалось вернуть Куколку. К этому времени девочка уже называла меня мамой, Клемо — папой и гордо заявляла: «Я — Кристина Феррара!» Отдать ее незнакомой женщине было равносильно предательству, и я не подчинилась решению суда.
