А мама с годами начала чудить. Лет в пятьдесят поменяла имя с Татьяны Трояновой на Марту Саровскую. Отчество выбрала — Алексеевна. Сигарев ржал:
— А почему не Серафимовна?
— Черт, точно! Где ж ты раньше был?
Очень ей вдруг святой Серафим Саровский по душе пришелся. Свое прежнее имя почему-то сочла несчастливым — видать, была недовольна, как сложилась жизнь. Весь скарб, квадратные метры, за которые до последнего воевала с сестрой, перед смертью разбазарила. Ее втянули в секту. Вход на встречу с «абсолютом», или как его там называли — «основным лучом», стоил пять тысяч долларов, а местом проведения собрания спокойно мог стать, допустим, Лондон. Мы с Сигаревым на такие развлечения деньги давать отказывались, так что мама постепенно уменьшала свою жилплощадь. И к моменту, когда силы ее стали покидать, помирать уже оказалось негде. Тогда я купила ей комнату в коттедже за городом, понимая, что вот-вот уйдет в лежку, — все для этого подготовила. Но так, чтобы мама не догадалась, — с уютом. Радовалась, что за последние годы на вырученные деньги она умудрилась встретить Новый год у Биг-Бена в Лондоне, поездить по Европе, даже на Шпицберген махнула...
— Завещаю тебе, — говорила мама, — сжечь мое тело и отвезти прах на Шпицберген.
— Ты и после смерти хочешь меня напрячь? — смеялась я.
Врачи рекомендовали сдать маму туда, где за ней будут профессионально ухаживать. Лена меня отговаривала: «Она не хочет!» И мы с сестрой до последних дней заботились о ней, кормили с ложечки. Мама впервые сказала, что я была хорошей дочерью, мы успели попросить друг у друга прощения... Так наши отношения все-таки смогли вырулить к хеппи-энду.
А вот с тетей Галей они друг друга не простили. Мама очень напрягалась, что я должна ухаживать за ее родной сестрой. Звонила ей и говорила:
— Когда уйду, отстань от моей Янки!
Тетя плакала:
— Я совсем одна!
И какая ирония судьбы — ушли они в один год. Казалось, только что тетя Галя рыдала над маминым гробом в своей изрядно потрепанной лебяжьей шляпе — и вот уже сама сгорела вместе с квартирой. Она любила курить в кровати и умерла на том же матрасе, на котором сгорела от рака ее сестра. Я наблюдала, как барахло, за которое мама с тетей грызлись всю жизнь, обращается в прах — его выгребают из дома и выносят на помойку.
