Моя девушка удивлялась вечному празднику нашей жизни, мамалыге, которую нужно есть руками, вину, которое пили, не пьянея, в любое время суток, бешеному темпу национальных плясок, надрывному звучанию скрипок, бархатному небу и низким звездам… Я танцевал для нее на пределе отчаяния, вздымая пыль по колено.
Я не заметил, как пролетела неделя. Алла уехала. Вернулась в Москву к жениху Саше, которому дала слово и не могла его нарушить. Я знал, что должен ее отпустить. Но я знал и другое: что все равно не допущу этой свадьбы.
Я по-прежнему писал миниатюры для нашего театра, выступал. Но все, что происходило в сердце, читалось курсантами на моем лице, как в открытой книге. За развитием сюжета следила вся рота. История принимала форму увлекательного любовного романа.
Военные гораздо сентиментальнее, чем принято думать. И, повинуясь законам жанра, у курсантов как-то стихийно возникла идея отрядить меня для поправки сердечных дел на ноябрьские праздники в Москву. Втайне от начальства, разумеется.
Ребята пустили по казарме коробку, скинулись по рублю. Я переоделся в гражданскую одежду. И под общее курсантское благословение полетел искать Аллу. То есть совершил дезертирство — уголовно наказуемое деяние.
Я просто должен был оказаться на ее пороге именно в этот день! Мой настырный звонок в дверь был похож на крик. Дверь открылась, будто меня ждали. На пороге стояла мама Аллы. Она внимательно посмотрела на меня теми же серыми глазами.
Только на дне этих глаз затаилось хорошо скрываемое неудовольствие.
Меня пригласили войти. Я прошел в большую комнату. За столом сидела Алла, рядом с ней — Саша. Были и еще какие-то люди, родственники ее и его. Я их не разглядел. Тупо уставился на чашки Аллы и Саши. Одинаковые красивые фарфоровые чашки.
Взгляды остановились на мне. Я казался «третьим лишним», мешал, становился проблемой. Нужно было принимать решение, что со мной делать. Так, вероятно, думали все. И Алла тоже.
В общем, со стороны все выглядело довольно глупо. Я ради любви бросил автомат, совершил побег, мне грозил трибунал. А меня выгуливали как школьника, как туриста, показывали Красную площадь и Воробьевы горы.
Алла и Саша вдвоем знакомили меня со столицей нашей Родины Москвой.
Так вместе мы провели три дня праздников. Очень интеллигентно, вежливо общались. Саша оказался хорошим малым, правильным и рассудительным. Ну а мне-то какое было дело до его достоинств!
Я вернулся в Симферополь. Летел назад без тени страха, думал не о том, как оправдаться перед командиром, а о том, что надежда еще теплится. Все-таки она сомневается… Значит, перевес сил может быть на моей стороне…
Поздно ночью сразу из аэропорта подъехал к дому командира роты. Решил — будь что будет.
На стук он сам открыл дверь. Встал в проеме злой, как пес. Ну, думаю, не полюбила она меня вольным курсантом — придется полюбить зэком.
Дезертирство наказывается лишением свободы сроком до семи лет.
Командир принюхался: я был трезв как стеклышко. Накопившиеся эмоции вылились в сложносочиненную брань. Понятное дело, он ведь переживал за меня… Выматерившись, отведя душу как следует, командир взял паузу. Посмотрел внимательно в глаза. Затащил в коридор квартиры.
— Ну, курсант… Говори.
И я выпалил все как на духу.
Он был прежде всего человек. Отправил меня в казарму с обещанием «утром наказать по полной программе». Ясное дело, в ту ночь я не сомкнул глаз… А утром на плацу понял, что командир спасает меня от трибунала.