Дальше я попала в первую постановку Серебренникова «Елка у Ивановых», которой открывался «Гоголь-центр». Потом в спектакли «S.T.A.Л.K.E.R.», «Хармс. Мыр», «Шекспир», «Две комнаты»... Но в «Хармса» и «Маленькие трагедии» я вводилась, там неважно было, кто играет, требовался просто немолодой человек. А я еще могла прыгать и бегать. И даже умудрилась не разбиться, когда меня сбрасывали в «Шекспире» с многометровой высоты вниз.
— Надеюсь, вы падали на маты?
— Актриса, которая была до меня, сильно травмировалась на тех матах. Там еще свет слепил глаза так, что ты не видел, куда летишь. Но когда играла я, внизу уже специально стояла гоп-компания, которая меня ловила.
С ребятами, которых привел Серебренников, у нас сложились нормальные отношения. Однажды Кирилл Семенович меня вызывал и сказал: «Моя труппа — самая лучшая!». А одного молодого актера, на которого делал ставку, назвал самородком. Я ответила: «С вашим самородком я год занималась на подготовительных курсах во ВГИКе». Кстати, парень был талантливым, но в «Гоголь-центре» не задержался. Когда спросила его:
— Почему вы уходите? Это же ваш мастер, — он пояснил:
— Людмила Борисовна, мы четыре года делали нечто подобное в институте, сейчас пятый, я хочу понять: я еще что-нибудь умею или нет?
Те же слова повторяла Маша Поезжаева, когда мы с ней переходили из спектакля в спектакль. Я в их дела не вмешивалась, потому что это их жизнь. Смешно же науськивать кого-то против режиссера.
— Сегодня театром руководит Антон Яковлев. Как вы себя ощущаете при нем?
— Я видела немного его работ, но приняла его сразу. Первым спектаклем, которым открылся Театр Гоголя (нам вернули старое название), стал «Портрет Дориана Грея», в нем нашлась роль для меня. Его поставил Константин Мишин. В постановке много движения, вокала, но прослеживается и режиссерская мысль, есть понимание, ради чего стоило перенести на сцену сложное произведение. Наверное, такое отношение к театру идет у меня от отца и его товарищей, знаменитой актерской гвардии. Когда-то давно мне вместе с папой посчастливилось присутствовать на репетициях у Товстоногова. Отец еще спрашивал:
