— Как складывалась ваша творческая жизнь при Сергее Яшине?
— Как ни странно, никак. Правда, я тогда только родила. Но и позже, не знаю почему, он в упор меня не видел, тут выше себя не прыгнешь. Я играла у него в трех постановках, но по большому счету мы совсем не совпали. Это у Кирилла Семеновича Серебренникова я как-то вдруг зазвучала.
— Как мне казалось, по вашей психофизике вы его актриса.
— Правда? Ну не знаю.
— Он сразу стал реформировать театр, и не всем это понравилось. Актеры старой труппы его не поддержали.
— «Не понравилось» немножечко не то слово. Дело было не только в нем. Как сейчас помню, 7 августа 2012 года в театре открылся сезон, пришел Яшин, который рассказал, как мы будем жить дальше. Вдруг 9 августа — срочный сбор труппы, где нам объявили: Яшина не будет, к вам назначен другой режиссер. Мы интересуемся: «А где он?» А он внизу меряет стены. Мы говорим: «Постойте, а что будет с нами?» Ответа не дождались. Сложилось впечатление, что Серебренникова интересует лишь наше здание, пространство, а люди, которые там работают, вообще неинтересны. Поэтому начались выступления труппы. Люся Долгорукова, простите, умерла после одного из таких собраний — у нее поднялся сахар.
На мой взгляд, следовало поступить иначе: пришел бы кто-нибудь из начальства, сказал, что Яшин сотворил все, что мог. Тогда зачем ему было давать открывать сезон? А так нам дали понять, что мы скот какой-то, который перегоняют из стойла в стойло. Нам показалось, что это неправильно.
Потом нам было сказано: кто не хочет оставаться, уходите. Тут уже мы закусили удила. Тогда нас стали вызывать по одному и что-то говорить. Пенсионеров спасло то, что у нас бессрочные контракты и с нами нельзя ничего сделать. Но ведь все среднее поколение выгнали из театра, что неправильно. Здесь самое страшное, что реформы начались не с творчества, а с субъективных человеческих предпочтений. А так с людьми обращаться нельзя.
