Потом пришлось снимать пожар с пробежкой в другом месте. Мы выезжали из нашего лагеря и ехали много километров в тайгу, где Сергей Павлович Урусевский выбирал места для съемок. Потом рабочие обрабатывали лес: скручивали паклю длинными канатами, пропитывали соляркой, обматывали этими жгутами деревья и поджигали. Мы должны были бежать через огонь. И тут тоже таилась опасность, ведь некоторые деревья внутри были уже пустыми от старости, они падали, только загоревшись. Чудом никто не пострадал.
— Вы были застрахованы? Может быть, бригады скорой помощи рядом дежурили?
— Да что вы! Нет, конечно! Знаете, какая у нас была медицина? У фельдшерицы стояло ведро с разбавленной в воде марганцовкой, рядом — нарезанная марля. Выбегаешь с обожженным лицом, тебе сразу на физиономию тряпку мокрую — хлоп, и нормально.
Я впервые снимался в кино, думал, так и надо. И вот как-то приехал к нам на площадку какой-то очень знаменитый корреспондент и фотограф журнала «Советский Союз», седой ухоженный красавец лет пятидесяти с огромным фотоаппаратом. Уточнил: «Откуда лучше снимать?», ему показали точку, он установил аппарат. Прозвучала команда «Мотор!» Запылали деревья. Мы бежим через тайгу, выбегаем к таежной речке, бросаемся в нее. Сняли дубль, больше невозможно. Журналист от шока забыл фотографировать и в ужасе смотрел на бегущих через огонь людей. Он разные съемки видал, сто раз на площадках работал, стреляный воробей, но такого кошмара не наблюдал ни разу в жизни.
— Как был устроен ваш быт?
— Мы жили в саянской тайге в лагере, состоявшем из строительных вагончиков. Ранним утром умывались в реке под названием Ус и отправлялись за много километров к месту съемок. Работали как каторжные и возвращались ночью в темноте, совершенно измученные. В нашем вагончике была печка, которая топилась в холода дровами, и отсеки с деревянными лежанками, на которых устроились я, Урбанский, Смоктуновский и гример Виталька Львов. В свободное время развлекались как могли. Я сочинял шутливые стихи и частушки, сочинил нашу песню. Эту сочиненную мной песню мы иногда распевали на подходящую мелодию под аккомпанемент Жениной гитары. Еще вспомнились две мои частушки:
Берег левый, берег правый,
Облака плывут как вата.
Режиссеры наши правы,
А актеры — виноваты.
Или такая:
Дождик льет, повсюду лужи —
Нам от этого не хуже.
Съемок нет, а то бы все
Уехали в автобусе.
Виталька Львов подстригал нам бороды, за что получил прозвище Укоротитель Львов... Кешка завораживающе рассказывал о своем военном прошлом. В книжке, которую он потом написал, и половины нет из того, что мы тогда узнали. Меня очень впечатлил рассказ о том, как Смоктуновский попал в плен. Полумертвых пленных гнали в немецких шинелях. На одного человека надевали по два комплекта обмундирования — фашисты нашли такой способ перемещения грузов с места на место. Это же дешево: пленных сотни, они, полумертвые, как-то ковыляют, тащатся. Все были изможденными и вечно голодными. Живые выглядели как мертвецы. Кто-то по пути умирал. Кормили раз в день. Кеша говорил: «Баланду дают раз в день, берем мертвого человека под руки и идем с ним пайку брать». И пайку давали, невозможно было отличить живых от мертвых.
Однажды, когда пленных перегоняли из одного лагеря в другой, Смоктуновский бежал. Строй проходил по берегу реки, и офицеры разрешили попить из полыньи. Рядом был мост через реку, а у моста — бык, такая каменная опора, и Кешка зашел за нее и замер. Когда стали всех пересчитывать, одного недосчитались. Офицер двинулся к опоре моста, за которой прятался беглец. Смоктуновского спасло то, что сапоги немца были с железными набойками и стали разъезжаться на льду, он дважды упал, и поиски не продолжил.
