У него были удивительные руки, красивые и невероятно выразительные. Когда он читал стихи, они двигались, как бы дополняя звучание стиха. Пальцы метались по скатерти, то расходясь, то сцепляясь, летали и падали, как подстреленные птицы. Руки были выразительнее лица. Выразительнее голоса, выразительнее стихов. Я почему-то убежден, что такое же ощущение оставляли руки Пушкина — впечатление абсолютного совершенства.
У Пастернака в характере проявлялись черты, скорее свойственные капризной женщине. Причем капризничал по самым незначительным поводам, например где усесться за столом. Обожал нравиться, очаровывать и обольщать, особенно новых знакомых. При первой встрече одаривал повышенным вниманием, а при повторной встрече, убедившись, что человек им очарован, мог огорчить полным равнодушием.
Тесное общение отца и Бориса Леонидовича началось накануне Великой Отечественной войны. Во МХАТе решили ставить «Гамлета», приняли перевод Радловой, а потом отец принес перевод Пастернака, более приближенный к современности. И театр его принял. Решили, что актер, играющий Гамлета, и переводчик должны вместе работать над текстом, проверяя его сценическое звучание. И вот с этого началась дружба моего отца с Борисом Леонидовичем. Спектакль «Гамлет» не вышел, и до сих пор думают, что Сталин отменил премьеру, так как посчитал Гамлета не подходящим для сложного времени героем, но тем не менее гигантская работа была проделана. И когда перевод «Гамлета» издали отдельной книгой, Пастернак подписал ее отцу: «Борису, с которым вместе мы варили это блюдо». Многое из того, что отец внес в текст роли во время работы над спектаклем, Пастернак оставил в своем переводе.
Они с отцом были очень близки, а в общении откровенны. Когда роман «Доктор Живаго» отцу не понравился, он не стал этого скрывать, сказав, что только стихотворение «Рождественская звезда» вбирает весь роман. Пастернаку было обидно, и обида вылилась в оскорбительное письмо. Потом я узнал, что подобное письмо он написал в свое время и Маяковскому, которым безумно восхищался. Думаю, это тоже женское проявление его характера. И когда на следующий день Борис Леонидович приехал к нам и стоял на коленях, умоляя вернуть письмо, отец ему ответил: «Что это за женский способ писать оскорбительные письма?» И сказал маме: «Женя, отдай его Борису». Пастернак ужасно сожалел о письме, пытался помириться, но отец был непреклонен. Перед самым уходом из жизни Пастернака папе звонила его жена Зинаида Николаевна: «Он хочет видеть Бориса». Мы всей семьей помчались на дачу к Пастернаку. Отец общался с Пастернаком наедине. Я потом его спросил:
— О чем вы говорили?
— Мы сказали друг другу «До свидания».
Через несколько дней Пастернак умер. Отец нес гроб на его похоронах.
— Как понять свое предназначение? Вот как вы поняли, что ваше предназначение — быть артистом?
— Я это окончательно понял, когда сдавал экзамены в Художественный институт имени Сурикова. Странная ситуация, да. С детства я хорошо рисовал, и родители меня определили в художественную школу, я ее окончил и стал поступать в Академию художеств и тут понял, что не проживу без актерства, и, ничего не говоря папе, пошел и поступил в театральное училище имени Щукина, где было одно место недобора. Меня приняли, и дома я сообщил об этом отцу. Он набрал номер своего друга Симонова, худрука Театра имени Вахтангова: «Рубен, Васька поступил в ваше училище. Прошу, устрой его серьезное прослушивание и, если у него нет явных способностей, гони в шею!»
