— Что собираешься делать на диплом?
— Я еще не решил. Вот сейчас снял мультфильм по своей сказке и с музыкой своего друга композитора Гладкова.
Это была первая музыка, которую Гладков написал в художественном кинематографе.
Ромм сказал:
— Покажи.
— Но это же мультфильм, Михаил Ильич.
— Вася, сделать хороший мультфильм иногда гораздо труднее, чем сделать художественный фильм.
Я показал и получил диплом с отличием. И тогда еще отметили Генину музыку, что она не аккомпанирует картине, а является органически частью фильма, входит в него и неотрывна от ткани самого фильма. Так получилось, что я привел его через мультипликацию в кино. У меня нет ни одной картины, которую бы я поставил без Гениной музыки. Всегда это музыка Гладкова.
Мне с ним очень повезло. Он очень верный и справедливый человек. А еще с замечательным чувством юмора. Этот юмор проявляется в музыке к «Бременским музыкантам». Такое невозможно написать без юмора, это характеризует его ярче всего.
— Ваша дружба была когда-нибудь на грани разрыва?
— Никогда. Мы всю жизнь были горой друг за друга. Через многое прошли. Детство наше было опасным. Мальчишками мы сбивались в огромные ватаги, компании, стаи. Дрались двор на двор, улица на улицу. Нас забирали в милицию. Мы влипали в самые разные истории. Как-то Геньку Гладкова страшно ранили. Удар ножа прошел над ключицей и, к счастью, миновал артерию. Он чудом выжил. Парень, который его чуть не убил, сел в тюрьму...
Дома мы с Генькой были интеллигентными мальчиками, а во дворе становились шпаной. Улица после войны принадлежала мальчишкам. В городе мужчин было меньше, чем пацанов, ведь шла война. Из уличных мальчишек образовывались стихийные общества, на которые накладывал лапу криминальный мир. Старшие подбивали младших на темные дела. Как-то мне приказали: «Будешь таскать у отца папиросы и приносить нам». Я, конечно же, отказался. Как предать отца? Как его подвести? И тогда они велели пятерым моим ровесникам из нашего двора под страхом расправы с ними меня избить. Мне разбили лицо, и избитого до полусмерти столкнули на уголь в люк, ведущий в котельную. Когда я поправился, то расквитался с обидчиками, встречаясь с ними поодиночке. Не тронул только мальчишку по прозвищу Кавалерия, ведь он, когда дрался со мной, жалея меня, плакал.
Мы с Гладковым окончили семь классов в районной школе и ушли. Он хотел поступить в летное училище, но по здоровью не подошел и пошел в химический техникум, а я поступил в художественную школу. Окончив химический техникум, Генька год работал на заводике при Научно-исследовательском институте химических удобрений и ядохимикатов. Это был вновь организованный институт, и когда на выход повесили название НИИХУИЯ, собралась хохочущая толпа. Потом поспешили сменить название института, он стал называться НИИХПИЯ — химических продуктов и ядохимикатов, что звучало получше. Я иногда ходил встречать Геньку после смены, на нем лица не было. Он был начальником рабочей смены, очень уставал. А потом все-таки нашел свою дорогу — поступил в музыкальное училище, окончил его, а следом и консерваторию. И был счастлив, ведь музыка — это его жизнь, еще со школы. Ему, по его словам, как будто кто-то с небес временами наигрывает. Гладков мне говорил: «Знаешь, нужно слышать музыку оттуда, которую там играют. Вот не пишется, не пишется, а потом вдруг приходит...»
