— А почему самба, а не галоп? — удивился Гайдай.
— Мне кажется, раз он вдруг почернел от копоти, эта музыка ему больше подойдет, — ответил я.
Вначале мы друг к другу притирались, отношения были довольно напряженными. Каждый раз, когда я ему на портативном магнитофончике приносил музыкальные фрагменты, он недоверчиво спрашивал: «А это не из другого фильма? У тебя там не взяли, а ты мне принес?» Подозревал, что халтурю. Но когда убедился, что я работаю честно и стараюсь сделать все хорошо, стал мне полностью доверять. И в итоге мы сработались. Он не влезал в мою творческую кухню и полностью доверял...
Ему сразу же понравилась музыка к сцене, где Шурик пытается сесть в автобус, мы начали друг друга понимать, и мне стало интересно с ним работать.
Гайдай никогда не требовал сделать так, как хочет он. Просил только, чтобы музыка была современной. У него были другие критерии: «Я не для себя снимаю, а для людей». В основном мы с режиссером сидели в монтажной, ставили музыку под эпизод и смотрели, подходит она или нет. «Да. Мне нравится», — наконец говорил Гайдай. А дня через три я приносил ему новый вариант.
— Было же хорошо? — удивлялся режиссер.
— Да, но это лучше.
Он весь монтаж фильма подстраивал под саундтрек. Каждый кадр выверял до секунды.
У меня уже был опыт работы с режиссерами, но мало кто так тщательно готовился к съемкам, как Леонид Иович. Гайдаевский подход к работе меня поразил до глубины души. Он заранее полностью придумывал сцену во всех деталях; даже интонацию, с которой актер должен был произносить реплики, — в этом весь секрет успеха его фильмов. Все фразы героев мгновенно становились крылатыми. Но даже имея такой четкий план эпизода, режиссер давал возможность актерам импровизировать.
Гайдай все для своих фильмов брал из жизни: шутки, ситуации, героев, их поступки. Например, Шурик был очень похож на него самого, даже внешне. Всю свою неприспособленность к жизни, свою наивность, равнодушие к материальным благам он вложил в Шурика. Он сам в молодости был таким интеллигентным мальчиком в очках. Гайдай рассказывал, что в начале войны его отправили в Монголию объезжать лошадей. А там они очень низкие. Когда длинный Леня садился на лошадку, его ноги буквально волочились по земле. Вот вам и первый кадр из «Кавказской пленницы»: Шурик на ослике с волочащимися по земле ногами.
Он не любил в фильмах текст. Говорил: «Текст — это радио, книга. А кинематограф — это картинка, движение».
Поразительно, но сам он никогда не смеялся на съемочной площадке, весь свой юмор вкладывал в картины. Как-то в павильоне, где снимали «Ивана Васильевича», у Гайдая брала интервью корреспондентка. Она явно предвкушала смешные истории, которые ей поведает режиссер.
— Скажите, а как вы снимаете ваши комедии? — спросила она.
На что Гайдай ответил:
— Свои комедии я снимаю очень серьезно. Это очень трудно!
И действительно, Леонид Иович сердился, когда во время съемки кто-то вдруг начинал смеяться.
