Помню один смешной эпизод. Как-то театр поехал на гастроли в Киев. Мы с Инной жили в гостинице в одном номере, и тут к нам повадился ходить в гости Филиппов. С утра уже сидит. Мы с Ульяновой любили пить кофе со сгущенкой: проткнем в банке две дырочки и цедим в чашку вместо сахара. Вдруг замечаем, что не успеем открыть банку, как к вечеру она пустая. «Опять ты, Карпова, все сгущенку выпила?» — грозно спрашивает Инна. Я оправдываюсь, Филиппов скромно молчит. Так продолжалось несколько раз. В очередной свой визит Сергей Николаевич вдруг достал банку сгущенки и молча поставил на стол — как бы сознался в содеянном.
У них было что-то общее. Филиппов — блестящий комедийный актер, а Инна — настоящая клоунесса. Однажды на гастролях мы, как обычно, заселились в один номер. Инна обожала цирк. В Риге в это время гастролировала московская труппа. Ульянова познакомилась с Олегом Поповым и благодаря его контрамаркам часто ходила на представления. Как-то в наш номер постучался ее поклонник из цирка: «Я не просто пришел, Инна Ивановна, а с фуялочками», — сказал он и робко протянул ей букетик. На другой день отдыхаем с Инной в номере после спектакля. Стук в дверь.
— Извините, Вере Александровне просили передать от поклонника ее таланта! — портье вносит огромный букет белых калл.
— Так, Карпова, мы это не возьмем! Ты что? За это придется расплачиваться.
«Фуялочки» еще туда-сюда, а это уже серьезно. Букет мы выставили в коридор, горничные со всех этажей потом бегали к нашей двери смотреть на эти дивные каллы.
К сожалению, Ульянова проработала в Театре комедии недолго. Ей наконец выделили квартиру на Охте, но она отказалась: «Не для того я окончила с отличием институт, чтобы жить в тьмутаракани за мостом», — и вернулась в свою родную Москву. Но даже когда она пришла на Таганку, все о ней по-прежнему говорили «акимовская актриса».
Мы с Инной виделись с тех пор не так уж часто, но я навсегда запомнила ее изречение: «Для меня мужчина: муж и чин. А чин — это обязанность». Я бы к этому добавила слова Ниночки Дорошиной: «Сегодня меня любит, завтра другую, а на самом деле — только себя». Очень мудро. Нина прекрасно знала, что говорит, у нее не было иллюзий по поводу мужчин...
Помню, как за ней стал ухаживать режиссер Александр Белинский. У него умерла жена, и он все жаловался: «Так одиноко... Мне нравится твоя подружка Нина. Она такая смешнуха». Приглашал нас в ресторан. Как-то звонит Нина и смеется: «Слушай, Белинский обещал мне привезти копчушки и телевизор подарить. Копчушку-то привез, а телевизора нет». Встречаю как-то Белинского.
— Ну и где же обещанное? — спрашиваю с улыбкой.
— Да она, наверное, не так поняла. Я ее хотел снять в телевизоре.
Белинский тогда много снимал телевизионных фильмов.
Когда мы с Ниной расставались, садились писать письма — звонить друг другу было дорого. «Мамочка все спрашивает: как там моя вторая доченька?» — передавала она приветы от мамы Анечки. Иногда «приветы» привозил Шура Ширвиндт. Он как-то посвятил своим однокурсницам, мне и Дорошиной, шутливый панегирик: «Есть у меня две сумасшедшие подруги — Нина и Вера, которых я очень люблю. В девяностые годы во время перебоев с продуктами, когда я мотался между Ленинградом и Москвой, они через меня передавали друг дружке посылки. Вере я вез гречку и сахар, а Нине — корюшку. Даже когда прошли дефицитные времена, все равно звонит Дорошина: «Поедешь в Петербург — возьми Вере гречку».
