Летом весь курс разъезжался на каникулы. Звоню домой в Ленинград:
— Мам, я буду не одна...
— Вас двое, трое?
— Пятеро.
— Ничего, ляжете вповалку. Накормлю.
Однажды к нам в гости приехала моя соседка по койке Тамара Лахман. Она уже вовсю красила глаза и губы. Папа посмотрел на нее и сказал матери: «Ну все, наша дочка пошла по плохому пути...» Я со своими косичками рядом с Тамарой выглядела совсем маленькой. Нина Дорошина, которая сразу же взяла надо мной шефство, все время воспитывала: «Ну что ты как скромная школьница? Пора уже и взрослую жизнь начинать». Она старалась показаться очень опытной, хотя была еще наивной девчонкой.
С первого курса Нина дружила с Володей Земляникиным, можно сказать, опекала его. Зямочка, с ямочками на пухленьких щечках, находился в тени красавца Шуры Ширвиндта, хотя по-своему тоже выделялся. Необыкновенно добрый, остроумный, он знал много песен и отлично пел. Они с Дорошиной были неразлейвода. Как-то в одном интервью он, уже будучи известным актером, признался: «В Нину был влюблен весь курс, и я не исключение!» А она всегда говорила, что все лучшее в ее ранней актерской жизни связано с Володей. Они вместе потом играли в «Современнике» в спектакле «Голый король»: он — пастуха Генриха, Нина — принцессу Генриетту.
Зямочка жил с родителями в коммуналке на Хитровке — в комнате, обустроенной на месте ванной. Каждый день он провожал Нину на край города, до ее Лосинок. Однажды они загулялись и не успели на электричку. Пришлось вести ее к себе в крошечную комнатку: Зяма устроился на сундуке, а Нинка кинула на пол свою роскошную шубу: «Буду спать на ней».
Как-то, когда они гуляли, на Земляникина напала пьяная шпана. Он отчаянно с ними дрался. С его головы упала меховая шапка, по тем временам очень дорогая. Один из хулиганов схватил и убежал с ней. Нина рассказала о случившемся однокурсникам. Мы все скинулись Зяме на новую шапку, а Нинин папа, который хорошо разбирался в мехе, подобрал ухажеру дочки обновку. Но это была разминка, вскоре «мальчику с Хитровки» пришлось доказывать свою смелость в серьезной драке.
Как-то мы большой компанией поехали встречать Новый год к Нине в Лосиноостровск. Папа Инны Ульяновой отдал нам свой ЗИС-110, но мы еле уместились в большом правительственном автомобиле, я даже сидела у кого-то на коленях. Дорошины жили в маленьком двухэтажном домике. Они славились своей хлебосольностью. Поперек громадной чугунной ванны лежали доски, а на них — огромные блюда с заливной рыбой, мясом и салатами. Чудесную Анечку, маму Нины, я всегда называла «мамочка», а она меня — «моя вторая доченька». «Ребята, погуляйте немножко. Нам нужно на стол накрыть», — попросила она.
Во дворе собрались местные сорванцы посмотреть: мол, что за пижоны-артисты к их Нинке приехали? Девочки все надушенные, нарядные, мальчики напомаженные, в костюмчиках. Слово за слово, зацепили Земляникина, и началась драка. Нина растерялась, я бросилась их разнимать: «Не надо, мы же к Ниночке приехали». Но тут в пылу битвы кто-то засадил локтем мне в глаз. В Склифосовского врачи успокоили: мол, ничего, через неделю все пройдет, а мне назавтра Снегурочку на утреннике играть в Доме культуры. Актер, который исполнял роль Деда Мороза, захохотал, увидев мой фингал: «Ну все понятно. Кокетничала с кем-то, вот и получила», — и нарисовал мне на веке глаз. Так и играла Снегурочку с зажмуренным глазом...
