Добиться, чтобы Юра сына наказал или хотя бы отчитал, было невозможно. Начинаю прессовать Максима из-за плохой учебы, муж тут же вступается:
— Да ладно тебе, Тань! Нормальный же парень растет.
— Юра, нельзя во всем ребенку потакать!
— Почему нельзя? Можно!
— Очень даже понятно, почему ты целиком на его стороне, — негодую я. — потому что сам паршиво учился!
— Но несмотря на это, согласись, вырос не самым плохим человеком, — улыбаясь, резюмирует Никулин.
Что тут ответишь? Махнув рукой, прекращала бесполезный спор.
Отношение Юры к сыну не изменилось, и когда тот стал взрослым. Летом мы жили на даче, и как-то Максим, взяв у отца машину, поехал покататься. Обещал, что вернется засветло. Десять часов, полночь, час ночи, два — его нет. Я хоть и переживаю, но виду стараюсь не подавать, потому что на Юре лица нет. Он поднял на ноги всю милицию, от сотрудников которой каждые пять минут приходят телефонные рапорты: нет, не обнаружен. В какой-то момент поняла: еще немного — и муж свалится с инфарктом. И тут на пороге появляется улыбающийся Максим.
«Как ты мог?» — выдавливает из себя Юра. Поворачивается и уходит в спальню. И больше — ни одного слова упрека. Зато я дала волю эмоциям: орала так, что тряслись стены.
Ради сына Юра даже изменил обыкновению не просить за себя и близких. Это случилось, когда Эдуард Сагалаев отстранил Никулина-младшего от работы в программе «Утро». Максиму утвержденный начальством формат казался скучным, и он постоянно пытался привнести в передачу что-то новое, интересное. Сагалаеву самовольство не нравилось, и в конце концов он снял «мятежного» ведущего с эфира. Максим продолжал оставаться в штате, получал какие-то деньги, но приходя на работу, ничего не делал — ему не поручали даже репортажей. Не в силах видеть, как тяжело сын переживает отлучение от любимой профессии, Юра попросил Сагалаева о встрече. Тот выслушал просителя, мило улыбнулся: «Я подумаю», однако менять своего решения не стал.
Вскоре Максим уволился и вместе с женой занялся мелким бизнесом: на машине, которую ему отдал Юра, они развозили по торговым точкам минеральную воду и соки. Для начала девяностых, когда многие представители творческих профессий работали каменщиками на стройке или строчили джинсы, такой вариант был не самым плохим.
Сердце у Юры начало пошаливать лет с сорока. Давали знать о себе и война, и чреватая нервными перегрузками работа, но главным образом — обыкновение принимать чужую боль как свою.
Близкой дружбы между Юрой и Зиновием Гердтом не было. Они не встречали вместе праздники, не перезванивались. Виделись только на фестивалях, премьерах, но уж тогда оторвать их друг от друга было невозможно. И вот в начале осени 1996 года Юра узнает, что Зяма смертельно болен, однако, несмотря на это, будет участвовать в приуроченном к его восьмидесятилетию концерте. Юра поехал туда, хотя ни Гердт, ни его родные об этом не просили, и весь вечер провел с Зиновием. Не выступал, просто сидел рядом на сцене, а в антракте — возле кресла, на котором полулежал Гердт. Подбадривал, веселил. Домой вернулся с серым лицом. Через два месяца Гердта не стало. А спустя еще девять месяцев ушел и Юра...
