Поселились рядом с Чаплыгином — в поселке Раненбургское. Несмотря на красивое название, это была деревня деревней. Жилье нашла бабушка. Знакомые с рынка свели ее с одиноким пожилым мужчиной, который согласился пустить к себе в дом беженцев без денег, за еду и выпивку. Он был алкоголиком и очень тяжелым человеком. Любил покуражиться.
Какое-то время мы терпели его выходки, потому что не надо было платить за жилье. Потом не выдержали, стали искать другой дом, но никто не хотел пускать жильцов бесплатно. Наконец нашлась неотапливаемая сараюшка без удобств, которую хозяева все равно не могли сдать, и мы туда ушли на лето, а когда начались холода, были вынуждены вернуться к алкашу.
Два года с ним мучились. Все это время пытались найти жилье в Чаплыгине, но его почти никто не сдавал, а если сдавал, то только знакомым. У местных своеобразный менталитет и жилищный фонд очень маленький. Наконец все-таки подыскали квартиру по дешевке и перебрались в город.
В деревне было очень непривычно и тяжело — и морально, и физически. Пришлось носить воду, топить печку, а мы были городскими жителями и к такому не привыкли. К тому же здесь был другой уклад жизни, традиции. Помню, меня ужасно напугали хряки, запросто разгуливавшие по улице. В поселке почти все держали свиней, водили их на веревке и обращались как с малыми детьми: «Ва-ась! А Ва-ась! Ну куда ты, мила-ай? Пойдем домой!»
Селяне на нас смотрели косо и не стеснялись в выражениях. В те годы из союзных республик в Россию приехали тысячи людей, и беженцам были не очень рады. Культура общения в нашем поселке вообще оставляла желать лучшего. Я была поражена тем, как вели себя местные жители. В Душанбе младшие очень уважительно разговаривали со старшими. К родителям обращались исключительно на «вы». Здесь были другие нравы. Люди не церемонились друг с другом, а с чужаками — тем более.
Мы приехали в октябре, и зимой я пошла в первый класс — в шесть с половиной лет. Это был такой стресс! Пришлось догонять детей, отучившихся уже полгода. А я левша и не поспевала за правшами. Ребята приняли не очень хорошо, обзывали разными нехорошими словами, из которых «чурка» было самым безобидным. Возможно, я стала объектом травли еще и потому, что выглядела как пугало. Носила то, что отдавали добрые люди. Своей одежды практически не было, тем более теплой — в Душанбе она не требовалась. В России меня подстригли под мальчика, потому что подцепила вшей, и новая прическа тоже не красила. Но я никогда не жаловалась маме. Сама разбиралась с обидчиками. Ей и без того проблем хватало.
В поселке было всего два «предприятия» — свинарник и телятник. Мама стала телятницей. Это очень тяжелая работа даже для деревенского человека, привыкшего к физическому труду. Что уж говорить про интеллигентную городскую женщину! Мама продержалась четыре месяца, а потом поняла, что добром это не кончится — надорвется, а ей детей нужно поднимать.
Пошла на рынок, стала вместе с бабушкой продавать целлофановые пакеты. В то время они пользовались спросом, особенно красочные, с логотипами известных брендов. Первое время бабушка и мама работали на хозяйку, потому что не было денег на закупку товара, и получали копейки. Мама рассказывала, что в свой первый день на рынке заработала шесть рублей. Рядом продавался свежий хлеб, который не надо было добывать с риском для жизни, под дулом автомата. Она купила душистую булку и была так счастлива!
Постепенно они развернулись. Иногда в день зарабатывали целых пятьдесят рублей. Бабушка еще получала немного денег от государства. Ей удалось прописаться в Раненбургском, поэтому она смогла оформить российское гражданство и пенсию. Доходы наши были невелики, жилось достаточно тяжело, но все равно мы благодарили судьбу за то, что позволила вырваться из Таджикистана. Несмотря на все трудности, в России было намного легче и мы не боялись, что помрем с голоду или что нас убьют, изнасилуют. То, что местные обижали, не очень волновало.
Единственной по-настоящему серьезной проблемой было отсутствие гражданства. Мы с мамой очень долго не могли его получить. Катя стала гражданкой РФ, как только вышла замуж и поселилась у мужа в Липецке. А мы не могли нигде прописаться и десять лет чувствовали себя между небом и землей — чужими среди своих. К счастью, все-таки нашлась добрая душа: совершенно чужая женщина пожалела нас, прописала у себя и проблема наконец-то была решена.
Не знаю, как бы мы выжили, если бы не мамина торговля. Со временем она все взяла в свои руки (бабушке уже тяжело было стоять на рынке) и отделилась от хозяйки. Поставила свою палатку, купила по дешевке старенькую «Оку». Без машины было трудно закупать и доставлять товар. На этой развалюхе мама и училась ездить. Со временем взяли в кредит новую машину — «Ниву-Шевроле». Это я ее выбрала! И вскоре сама села за руль. Всегда мечтала водить.
