Через полтора года был рукоположен в диаконский сан, стал служить в Антиохийском подворье на «Чистых прудах» и жить в Москве, но еще полгода ездил на учебу в лавру. Ира сразу вошла в роль матушки. Они, кстати, разные бывают, некоторые выглядят вполне светски. А жена ходила в платках, длинных юбках, полувоенных сапогах. Как-то раз над ней сыронизировал один игумен: «Вот, сразу видно, настоящая матушка!»
Служение начиналось непросто. Я был достаточно взрослым человеком, и церковь не являлась для меня родным домом, как например для детей многих священников, которые с младых ногтей помогают родителям и знают все тонкости. Пришлось преодолеть определенный культурный барьер, изучить строй службы. Зато было легче в другом плане — я не испытывал зажима и страха публичности. Многим семинаристам перед принятием сана трудно выйти на большую аудиторию, а люди отмечают особенности «работы» священника, любят, когда батюшка служит красиво. Это важно. Каков поп — таков и приход. В один храм люди стремятся, несмотря на то что он не самый богатый и красивый, а в другой — нет. Диаконом быть легче, у священника более тесный контакт с людьми. Он принимает грехи на исповеди, разрешает, прощает, совершает требы — освящает квартиры, служит молебны.
После Антиохийского подворья служил в церкви Малого Вознесения напротив консерватории. Когда-то там был замечательный настоятель, отец Геннадий Огрызков (я его не застал), и к нему очень тянулись люди. И потом по привычке захаживали разные знаменитости, например Юрий Любимов. Он вообще был «особым» прихожанином, помогал священникам, кадило подавал. Как-то зашел в алтарь в стихаре. Посмотрел на меня — не думаю, что узнал, наверное, почувствовал, что надо вступить в диалог. Я сказал:
— В свое время поступал к вам, Юрий Петрович. Вы меня не взяли в Театр на Таганке.
— И хорошо, — не смутился он, — то, чем вы сейчас занимаетесь, гораздо лучше!
Однажды встретил своего мастера Алексея Баталова. Это было уже гораздо позже, когда я перешел на нынешнее место служения — в храм Архангела Михаила при клиниках на Девичьем поле. В тот день на Новодевичьем кладбище открывали памятник Михаилу Ульянову, и к нам обратились с просьбой отслужить панихиду. Был я и еще один священник. На церемонии собралось много людей искусства, и я увидел Баталова, он стоял рядом с Михаилом Швыдким. После панихиды подошел:
— Алексей Владимирович, здравствуйте! — и понял, что он меня не узнает. Представился. Баталов повернулся к Швыдкому:
