А пока плыли на катере, Ромка Столкарц — он сыграл Пьеро — пел модные бродячие куплеты: «Перспективы на жизнь очень мрачные, я решу наболевший вопрос, я погибну под поездом дачным, улыбаясь промежду колес». Он осваивал «игровую» мандолину, аккомпанировал себе, а мы подпевали. Кстати, Роман Столкарц сейчас работает доктором в Израиле, мы до сих пор дружим. Таня Проценко, Мальвина, отучилась на киноведческом факультете, живет в Москве. Мы с ней поддерживаем связь все эти годы, общаемся.
Ромка был застенчивым, хорошо воспитанным мальчиком. Ему поначалу пришлось очень тяжко. Костюм Пьеро с рукавами до земли создавал много проблем, о которых взрослые даже не догадывались. Одели — иди снимайся. А когда хочешь, извините, по-маленькому? Что делать? Попросить взрослую тетю-костюмера помочь? Сначала никто не понимал, почему Ромка ходит сам не свой. В жару отказывается пить. А он терпел и стеснялся сказать.
Только недели через три по просьбе родителей ему сделали разрезы на рукавах. Но муки его продолжались. С утра зубы ему красили белым лаком. Ведь Пьеро — белая кукла в белом костюме и колпаке, с белым лицом и белыми зубами. Даже яблока нельзя было съесть до обеда. Так что грусть его на экране во многом не сыгранная, а по Станиславскому — «прожитая».
Мой грим поначалу занимал почти два часа: приклеивание носа часа полтора, а еще парик, наклеивание замшевых бровей вместо сбритых моих, тон, пудра. Потом Николай Немов — удивительного терпения художник-гример — поднаторел и весь процесс сократился до сорока пяти минут. И это в жарком крымском климате! Никаких кондиционеров тогда не было. А что делать, когда кончик твоего настоящего носа зачесался? Это было невыносимо! Еще и роль немаленькая — девяносто восемь съемочных дней. Почти ежедневно на площадке.
В общем, непростой это хлеб для ребенка. Но мне нравилось, что мы работаем не меньше взрослых. Осветители научили нас играть в карты, они-то резались на деньги, а мы на щелбаны. То есть попали не только в сказку.
