Родная бабушка не взяла фамилию Земляникина, а Мария Андреевна, хотя замуж выходила в летах, взяла. И я тоже осталась Земляникиной. Батюшка меня за это даже отругал, ибо сказано: «Не муж создан для жены, но жена для мужа». Конечно, неправильно я сделала, но мне хотелось порадовать папу, сохранить фамилию, полученную при рождении, потому что знала, что у него больше не может быть детей.
Мне было лет десять, когда у отца диагностировали открытую форму туберкулеза. В семидесятые годы эта хворь с трудом поддавалась лечению, его пичкали сильнодействующими препаратами, которые привели к бесплодию. Тема слишком болезненная, со мной ее никто не обсуждал. Помню только, что бабушка Клавдия присылала отцу с оказией барсучий жир. Она зятя искренне любила, тяжело переживала развод и, насколько было позволено, участвовала в его судьбе.
Папа долго лежал в больнице. От некоторых его соседей по палате, узнав о последствиях лечения, уходили жены. Но наша Люка оказалась стойкой. Всю жизнь папу обихаживала, дай Бог ей здоровья. Сегодня отцу уже восемьдесят два, и он по-прежнему никогда не жалуется. Если переживает о чем-то, не спит ночами, о причинах знает одна Людмила. Благодаря ей мы спокойно занимаемся своими делами, не ведая ни забот, ни хлопот. В профессии отец оказался однолюбом: до сих пор играет в «Современнике», где его чествуют как долгожителя труппы.
...Когда я окончила школу, Саша пошел в первый класс. Мама была в отъезде, я даже ходила на первое в своей жизни родительское собрание. В тот же год мама рассталась со Стриженовым. Признаюсь честно: я не слишком расстроилась.
Мне всегда было его немного жаль. Такой мятущейся и неординарной натуре нелегко на белом свете. Чувства, которые испытывал Олег Александрович, были гипертрофированы, оценки, которые расставлял, завышены, эмоции переливались через край. Но еще сильнее мне было жаль маму. Стриженов относится к тому сорту людей, которые требуют полной самоотдачи, диктуют образ жизни и мыслей. Рядом с ними невозможно расслабиться, ты волей-неволей вытягиваешься по стойке смирно. Когда Олег Александрович говорил, надо было внимательно слушать, когда отдыхал — сидеть тихонько, как мышка. Характер у него был властный, не терпящий возражений. Чуть что не по-его — отчитывал. Или еще хуже: так мог молча на тебя посмотреть, что мурашки по коже. Например, он принимал далеко не всех маминых подруг. Запрещать не запрещал, просто удивлялся: «Что им делать у нас дома?»
