Олиных родителей к тому времени уже не было в живых. У нее была очень странная семья. Папа — «верующий» партийный деятель малого внешторговского масштаба. Он был человеком упертым и своим детям давал коммунистические имена. Сына назвал Декретом, старшая дочь стала Эрой, а еще не родившуюся на свет Олю ждало имя Конституция. Кстати, позже выяснилось, что Декрет летал на самолетах в Якутии, где я был в экспедиции. Так вот — от страшного имени Конституция Ольгу спасла мама. Она беременная взбунтовалась: «Или будет Оля, или я сделаю аборт!» Мне кажется, Ольга получила в семье определенное воспитание комсомольско-задорного содержания. Она очень любила «молодняк».
Когда Ольга в первый раз ушла из театра (а она это делала время от времени), уехала работать пионервожатой в «Орленок». Между прочим, вместе с будущим артистом Сашей Филиппенко. Потом, кстати, друзья периода «Орленка» появлялись у нас в гостях. Ей было жизненно важно знать, что она кому-то нужна. Оля очень любила спасать людей, подставлять плечо.
Меня, судя по всему, спасать не требовалось, и в этом смысле Оле со мной было неинтересно. А я остро нуждался в ее понимании: в тот самый период я «менял участь» — оставив востоковедение, пошел наконец в кино. А начинать новую профессию в тридцать лет трудно. Оля же с большим сомнением относилась к смене моей профессии. Ей нравилось, что я пишу, перевожу, издаюсь. Она любила читать, недаром у нее в друзьях были Симон Маркиш и Михаил Светлов...
В начале мая 1968 года к нам на Высшие режиссерские курсы приехали молодые венгерские режиссеры. Мы сидели в аудитории и обсуждали их фильмы. Больше всех на них нападал я. Покритикую — и выскочу в коридор. Наконец венгры не выдержали:
