Будь оно открыто, бросилась бы вниз, таким жутким предстал вдруг передо мной недавний возлюбленный. Окно было наглухо закрыто. Пока возилась с задвижками, он снова схватил меня. Кричать боялась — у него был нож, пригрозил: «Пикнешь — зарежу!»
От ужаса и безысходности я стала уверять, что люблю только его. И хоть завтра готова выйти замуж. Он, как ни странно, поверил и повез меня обратно в «Европейскую», чтобы я переоделась и собрала вещи. У него все было спланировано. Расписаться мы должны были в Таллине, где уже был заказан номер в лучшем, любимом мной отеле «Виру».
В «Европейской» под защитой подруг я немного пришла в себя и позвонила Лебедеву. Попросила срочно увезти из гостиницы и спрятать.
Надо отдать Виктору должное: не задавая лишних вопросов, он примчался руководить процессом «эвакуации».
Подруги — по три с каждой стороны — взяли меня, по-прежнему находящуюся в полуобморочном состоянии, под руки и вывели из отеля. Лебедев прикрывал наш отход. На глазах у того — отвергнутого.
Через несколько дней я вернулась в гостиницу. И московский любовник тут же возник на пороге. Но на этот раз я знала, как себя вести:
— Между нами все кончено, если хочешь, мы можем поговорить, но только при открытых дверях.
Он развязал шелковый платок и расстелил его на диване: — Это тебе.
Посмотрела и ахнула.
На старом гостиничном покрывале сверкали бриллианты: прекрасные старинные серьги, броши, браслеты — много чего. Он был состоятельным человеком, но те драгоценности, думаю, прихватил у мамы. Я попросила забрать их. Он упорствовал. Мне не оставалось ничего другого, как швырнуть платок за порог. Кольца и браслеты разлетелись по коридору «Европейской», он бросился их поднимать. На это я и рассчитывала, быстренько захлопнув дверь. После этого он наконец понял, что все бесполезно, и отступился.
Гастроли подходили к концу, я с тоской думала, что скоро уеду. С Лебедевым будем перезваниваться сначала часто, потом все реже и реже. Возможно, даже еще раз увидимся. Но нескоро, ведь из Питера я должна лететь с театром в Новосибирск, потом, отдохнув три дня, — в Австралию.
Вот в эти-то три дня в Москву приехал Лебедев и сделал мне предложение.
— Но как мы будем жить? Я в Москве, ты в Ленинграде, у меня Большой театр, у тебя работа.
— Сначала поженимся, а потом будем думать как.
Но за десять лет так и не придумали. Не могло быть и речи о том, чтобы мне перевестись в труппу «Мариинки». Для меня существовал один театр — Большой. Наверное, сочинять музыку Виктор мог бы и в Москве, но ведь он еще преподавал в Академии искусств. Главная же причина заключалась в том, что в Питере жили его немолодая мама и сестра, не отличавшиеся богатырским здоровьем. Он не мог их оставить. Почти каждый день навещал. Мама могла позвонить среди ночи, Виктор садился в машину и мчался к ней.
Переехать в Москву эти женщины ни за что бы не согласились. Со временем он поселил маму по соседству. Ее квартира находилась буквально за стенкой. Отпала необходимость даже звонить сыну, достаточно просто постучать.
Мы без устали ездили друг к другу. Сейчас это называется «гостевой» брак. Раз в месяц я брала через знакомого врача больничный, когда на неделю, когда на две. Так же поступал и Виктор. А если не могли увидеться, чуть не до утра разговаривали по телефону, мы оба ночные люди.
Поженились лишь спустя три года после того, как он сделал мне предложение: Виктор должен был уладить бракоразводные дела. За это время он все про меня понял, и тем не менее не отказался от своего намерения.
Принимал как должное мою работу в театре, а я мирилась с его истериками, вызванными безумной ревностью. Он страшно изводил меня по любому поводу: позвонил, но не застал дома, поверил чьей-то глупой сплетне... Я постоянно должна была оправдываться, что все не так. Одну интригу провернула мама его предыдущей жены. Сообщила Виктору, что меня видели с другим. Кто-то где-то... Долго и мучительно доказывала, что все это ложь: «Пригласи ее, пусть она мне это скажет в глаза».
Не пригласил...
Я хотела ребенка, считала, кем бы женщина ни была — балериной, депутатом или космонавтом, главное ее предназначение стать матерью. Но все казалось недосуг — то предложат интересный спектакль, то поездку.
