«Как вы могли так со мной поступить! — орал в гневе на мою подругу Матросов. — Ну ладно Куликова — идиотка клиническая, но ты-то, Грахова, разумный вроде человек, как ты могла?!» В полнейшей панике он названивал кому можно и кому нельзя, костеря всех «предателями и сволочами» и обещая показать кузькину мать. Мой номер набирал раз сто, в конце концов уже стала бросать трубку — он звонил снова и снова. Не выдержав, рявкнула: «Слушай, мне реально сейчас не до тебя» — и отключила телефон. А Денис метался по ночному Киеву, пытаясь найти хоть какую-то возможность любыми путями — через Днепропетровск, через Одессу — срочно попасть в Москву.
Но все было тщетно.
Вылететь удалось только первым киевским рейсом, и ранним утром двадцать второго августа, в день рождения нашего сына, он попал наконец в роддом. Но на роды опоздал — для него это было катастрофой! Вошел к нам в палату, увидел Ванечку и в мгновенье ока превратился в больного на голову родителя. Успел только констатировать, что у него совершенно уникальный ребенок, — и снопом рухнул в изнеможении на мою больничную койку, проспав полдня. Нам с Ваней оставалось только любоваться спящим младенческим сном папочкой. Каюсь, устроила я мужу Варфоломеевскую ночь! Но честно, никак не ожидала такой бурной реакции: ведь то, что поехала рожать, скрыла от него из лучших побуждений.
Заснул и новорожденный, а мне состояние эйфории, в которое я погрузилась после родов, совсем не давало уснуть. Сидела, смотрела на забавно сопящих в унисон мужа и сына и пыталась разгадать удивительную тайну появления на свет нового человека. Вроде помню все в мельчайших подробностях: как вынашивала, рожала — и все равно не могу постичь непостижимое. Был один мой обожаемый Матроскин, а стало — два. Разве не чудо?! Никогда до этого не испытанные, прекрасные ощущения окатили меня сначала прикосновением легких брызг. А потом прямо накрыло волной нежности и чего-то еще — чему названия не могу подобрать — к этому родному шелестящему дуэту. Счастье? Любовь? Но эти слова так затерты, девальвированы. Происходящее со мной в тот момент хотелось бы обозначить как нечто более мощное и прекрасное... Не получается определить, но совершенно точно знаю, что именно ради этого «нечто» и стоит жить.
А может, это и есть сама жизнь? Одному Богу известно, какие ощущения переживал мой сын в момент появления на свет, но я определенно чувствовала себя новорожденной. И это было та-а-ак захватывающе прекрасно... Кажется, перестала дышать, чтобы не упустить, не потерять, прочувствовать до конца, остановить мгновенье... Я сама и весь мир для меня разделились на «до» и «после».
До встречи с Денисом Матросовым у меня уже были две семьи. Обе — замечательные, дружные, шумные. В первую я попала по факту рождения и сразу оказалась одарена большим числом родственников, любимых и любящих. Поэтому все связанное с детством — классное и очень светлое.
У нас была самая обычная семья, традиционно русская, патриархальная, где мама мягка и заботлива, отец строг, но справедлив, и слово его — закон. В детстве я дулась на папу из-за многочисленных условностей, запретов и ограничений, теперь благодарна и даже беру его методы на вооружение. Была у меня и сестра, много старше, что избавило нас от непременных между детьми потасовок. То, что она не позволяла ходить хвостом за ней, не брала с собой в свою «взрослую» компанию, было единственным камнем преткновения.
Кроме мамы, папы и сестры имелись еще бабушка, дедушки, тети, дяди и куча кузенов и кузин. И когда всей толпой собирались на семейные посиделки, мы, пожалуй, уже напоминали шумную итальянскую семью. Потому что отношения не были пасторальными, они были живыми, местами даже бурными — и в этом вся прелесть!
