Романтика началась гораздо позже, когда уже учились в одной школе. N — так я называла его в разговорах с близкой подругой, чтобы никто не догадался, — был на шесть лет старше. Дом наш стоял неподалеку от роскошного парка, засаженного голубыми, упиравшимися в небеса елями. Сейчас их нет — вырубили зачем-то. Там мы подолгу гуляли, держась за руки, признавались друг другу в любви.
К тринадцати годам я твердо решила, что стану актрисой. Очень нравилось слушать радиопостановки, смотреть телеспектакли, их тогда часто показывали по образовательному каналу.
Особый трепет испытывала перед мхатовскими «стариками» — Тарасовой, Яншиным, Кторовым. Не пропускала рассказов Ираклия Андроникова. Буквально прилипала к радиоприемнику, когда Дмитрий Журавлев читал «Пиковую даму». (Могла ли предположить, что его дочь Наталья Дмитриевна станет моим педагогом?)
Однажды в школу пришли тренеры, отбиравшие детей в секцию спортивной гимнастики. Я им приглянулась, начала серьезно заниматься спортом. Но как-то, крутанув кульбит на бревне, неудачно приземлилась и сильно растянула связки. Да так, что нога болела несколько месяцев. Спорт пришлось бросить. Бабушка меня жалела, откармливала блинами: «Кушай, Ксюшенька, быстрее поправишься». Я и поправилась. Когда, следуя своей мечте, пришла в театральную студию при Доме культуры имени Ивана Франко, была довольно упитанной.
Руководил студией Николай Владимирович Кабачек — интереснейший человек и талантливый педагог.
Ездить приходилось через весь город, репетиции заканчивались поздно, родители были от этого не в восторге. Но я их успокаивала: отчаянная была, для виду таскала в сумочке перочинный нож. Хотя он мне был без надобности — меня встречал после занятий мой N, который к тому моменту уже стал студентом.
Когда его призвали в армию, на меня навалилась тоска. С замиранием сердца открывала наш почтовый ящик. Его нежные письма согревали, каждое заканчивалось словами: «Малыш, дождись меня». Я хранила их под подушкой, казалось, так мы становимся ближе.
Все мои мысли были только о нем.
Я не думала о свадьбе. Была уверена: раз мы сблизились, значит, будем вместе, неважно, как это устроится. Жизнь тогда представлялась простой: черное было черным, белое — белым. Я не умела разбираться во всех ее тонкостях и хитросплетениях, поэтому не видела никаких препятствий на пути к нашему счастью. Но его мать считала иначе.
Яркая, умная женщина, она приехала в Донецк из Киева и многого в жизни добилась. Мне сейчас кажется, что мы с ней были даже в чем-то похожи, обе родились в декабре с разницей в неделю. Она желала сыну благополучного будущего. Девушка из простой семьи, к тому же мечтавшая об актерской карьере, по ее мнению, могла этому помешать.
Действительно, мой отец тридцать с лишним лет проработал шахтером. Бабушка приехала в Донбасс из Смоленской области, хотела тут затеряться: ее муж во время войны пропал без вести, что приравнивалось почти к измене родине. Отец запрашивал военные архивы и разыскал его могилу лишь в 1988 году под Ригой. Мы туда ездили, я впервые увидела, как папа плакал. Мама работала на мебельном комбинате. Ее жизнь могла сложиться иначе, она рано лишилась матери и оказалась с сестрой в детском доме в Волгограде. Дедушка по маминой линии попал в концлагерь, дочерей разыскал лишь после того, как война закончилась. «Если бы отец нас не забрал, мы бы обязательно получили высшее образование», — всю жизнь сокрушалась мама. Но дед женился во второй раз на женщине с двумя детьми, мама с ними нянчилась. Так что с мечтами об институте пришлось расстаться.
