— А были ли у Чуриковой партнеры, с которыми она отказывалась играть?
— Нет, никогда. Причем она удивительно чувствовала партнера: в каком он сегодня настроении, состоянии, нервный ли, устал ли. Она вглядывалась в человека, привыкала к нему, искала контакт. Помню, как перед спектаклем Инна смотрела на Евгения Павловича Леонова влюбленными, как у коровы, глазами, ведь на сцене она должна была его любить. А он опять наелся борща с чесноком. Она ему ласково:
— Зачем вы чеснок ели перед спектаклем?
— Не могу я есть борщ без чеснока.
— А вы не ешьте борщ, съешьте куриный супчик, — ласково советовала партнеру.
Евгения Павловича невозможно было не любить. Сразу же после свадьбы мы с Колей отправились в Питер на съемки «Старшего сына». Нас, молодоженов, поселили в отдельном номере. Все хорошо, только в ванной шел ремонт. Как-то Леонов, который играл в этом фильме главную роль, зашел к нам перед съемкой:
— Коль, что случилось?
— Я привез молодую жену, а нам такой номер дали.
И они вместе решили объявить бойкот: не поедем сниматься, пока номер Караченцову не поменяют. И нам тут же дали другой!
Все в театре обожали Чурикову. Она со всеми была ровна, вежлива. Только однажды сорвалась. Это был очень тяжелый спектакль «Чайка». Девочка-костюмер стала надевать ей шляпку и нечаянно уколола шпилькой. «Нет, нет, не надо!» — резко сказала Инна. Она должна быть умиротворенной в этой сцене, а ей сделали больно. Инна всегда дарила подарки своим гримерам, костюмерам. У нее был свой постоянный костюмер. Преданная Ира успела попрощаться с ней в больнице.
У них очень много схожего было с Колей. И тот и другая не позволяли никого оскорблять в театре. Никогда. И никому не завидовали... Гениям это свойственно.
Помню, Броневой позвонил, когда Коля с Инной сыграли «Sorrу»:
— А где эта звезда?
— Звезда уже полетела дальше светить.
— Люда, передай им, что это гениальное пособие для всех артистов, как надо существовать на сцене, я потрясен, я в восторге!
Коля всегда подойдет к партнеру после спектакля и скажет: «Молодец, очень хорошо». Если что-то не ладилось у партнерши на репетиции, всегда мог дополнительно с ней пройти сцену.
Как-то Володя Высоцкий пригласил нас на «Гамлета» на Таганку. Заходим потом к нему в гримерку. Володя, совершенно белый от напряжения, стоит в трусах.
— Вова, — говорит потрясенный Коля, — я даже не знаю, как твою игру назвать...
— Ужасно я сыграл сегодня, да? Что-то я нервничал.
— Да это гениально, понимаешь? Гениально!
А потом вышел фильм Говорухина «Место встречи изменить нельзя», мы отменили все дела, с Колькой сидим у телевизора, смотрим. Я говорю:
— Давай позвоним Володе, поблагодарим его.
— Да ему сейчас все звонят, он и так, наверное, уже устал.
Набираем.
— Коль, ты чего звонишь-то?
— Как? Я сейчас посмотрел первую серию, слушай, ты просто гениально сыграл, какие образы, как вы передали эпоху!
Володя помолчал, а потом сказал:
— А мне никто не звонит. Ты первый.
Помню, как однажды Володя сказал Коле очень пронзительную вещь:
— Мы с тобой недолго будем жить...
— Почему? — возразил Коля. — Я спортивный, здоровый...
— Да потому, что мы горим с двух концов, как свеча. И все для того, чтобы осветить путь идущим за нами и показать, где свет...
Это были пророческие слова Поэта.
У них у всех было удивительное отношение к работе. Они ей отдавали себя без остатка.
— Многим кажется, что в жизни знаменитые артисты совсем не такие, как на сцене. Какой была Чурикова?
— Хохотушка, танцевать любила, очень модно одевалась. На день рождения мы шили у Славы Зайцева ей платье. И потом она сама выработала свой стиль. Любила подчеркнуть талию. А еще она обожала разные шляпы. Одна, с огромными полями, украшенными цветами, чуть ее не угробила: однажды она в своей шикарной шляпе упала и сломала обе руки. Инна вошла в театр, только ступила на ковер, он, видно, немножко закрутился, и она — бац! — и упала. И все, ее увезли в больницу.
Она очень любила одеваться элегантно и именно в своем стиле. Всегда носила шикарные пальто. А со временем полюбила одеваться молодежно: спортивная кепочка, короткая курточка модная. И я всегда поражалась, как она спокойно внедрялась в костюмы на сцене, она в них просто вживалась. А в жизни диктовала художнику, чтобы он шил то, что она хочет. Потому что в жизни — она, а там — героиня.
В Болгарию, помню, приехала в шубе из белого песца до пола. Что мы там творили! Даже Колясик мой стал засыпать, а мы с ней все время танцевали. То пошли на выставку, то в галерею. Но если выпускался спектакль, она целиком посвящала себя работе, была очень собранной. Какой бы больной она ни приходила на спектакль, в театре сразу преображалась. Недаром говорят, что сцена лечит.
