— Я не понял, она сумасшедшая или гениальная?
— Гениальная, гениальная!
Это был спектакль, на котором мы учились актерскому мастерству. Коля играл на разрыв аорты. А Инна была такая разная! То она Анна в рыцарских доспехах, то кроткая, любящая Неле. У нее была сцена, когда Тиль стоит за решеткой, а она кричит ему: «Когда ты придешь ко мне, Тиль, когда ты придешь ко мне? Я жду тебя!» Весь зал рыдал, и мы вместе с ним, стоя за кулисами. Глядя на нее тогда, я вдруг поняла, что она знает все про эту жизнь: как женщине бывает одиноко, как она любит, как она ждет и не дождется...
На репетициях Инна нервничала, потому что попала в эпицентр нашей любви с Колей. Стоило ей на минуту отвлечься, как ее партнер исчезал, он мчался ко мне за кулисы, чтобы поцеловать. Она оборачивается, а Коли рядом нет. Им любовную сцену играть, надо настроиться, а он увлечен другой артисткой. И тогда она решила пригласить нас с Колей в гости, чтобы познакомиться поближе: «Коленька, я жду тебя, приезжайте с Людочкой ко мне».
Тогда они с Глебом жили на Воробьевых горах в маленькой квартирке. Открыла нам дверь Инна, на голове у нее полотенце накручено — она только что голову помыла. Это был незабываемый вечер. Мы приехали часов в шесть вечера, а уехали в восемь утра. Всю ночь слушали музыку, читали стихи. А у нее пес был — доберман-пинчер. Инна говорит: «А теперь будем слушать Моцарта». А это уже второй час ночи. Она включила музыку, собака тут же громко завыла: «У-у-у-у...» Соседи стали стучать в стену, мол, дайте поспать приличным людям. На Воробьевых горах расцвел вишневый сад. Инна предложила: «Пойдемте в вишневый сад, вспомним Чехова».
Идем по цветущему вишневому саду, за нами бежит доберман-пинчер счастливый, его то Коля погладит, то Инуська. И такой был рассвет потрясающий, как будто мы уже в раю. А главное, все поняли, что очень похожи, что у нас общие интересы: обожаем Ахматову, Марину Цветаеву, Пастернака, Моцарта, Вивальди, Баха. Мы полюбили друг друга, и это осталось с нами на всю жизнь...
— Как прошла премьера «Тиля»?
— Марк Анатольевич, конечно, не ожидал, что получится такой грандиозный спектакль. Еще до премьеры по Москве прошел слух, что в ленкомовском «Тиле» гениально играют Караченцов и Чурикова. Зрители были готовы платить любые деньги за билеты. Вахтерша, помню, кому-то по телефону сказала такую фразу: «Раньше в наш театр ходили в валенках, а теперь только в болонье». Это был спектакль для молодых москвичей. В день премьеры толпа сломала двери в театр, все прорвались в зал, кто сел на пол, кто стоял на верхнем ярусе. Марк Анатольевич велел всех пропустить: «Пусть смотрят». Этот спектакль был настоящим событием, с которого началась новая эпоха в театре.
В конце спектакля в зале творилось невообразимое: зрители рыдали, смеялись, отбивали такт ногами, когда мы танцевали. Здесь сошлось все: музыка, пластика, игра. На спектакль пришел Евгений Евтушенко. О том, что в зале сидит знаменитый поэт, никто не знал. Он зашел за кулисы и спросил, где гримерка Караченцова. Подошел к Коле, поцеловал его в лоб и сказал. «Я всю жизнь мечтал сыграть Тиля. Но увидел его в твоем исполнении и понял, что ты сыграл так, как я хотел».
После премьеры «Тиля» все газеты и журналы опубликовали фотографии Коли и Инны, где они стоят на коленях друг перед другом, она в белом платочке и голубом платье. Коля говорил, что никогда не готовился перед выходом на сцену: «Стоило Инне поднять глаза на меня, и мы уходили в другое измерение. Казалось, небосвод светился через ее необыкновенные очи». Перед премьерой я ей подарила серьги с голубыми топазами. И глаза у нее засветились еще ярче.
На следующий день после премьеры Марк Анатольевич, войдя в театр, не обнаружил висящего в фойе портрета Караченцова — поклонницы унесли на память. И тогда он сказал: «Я понял, Николай Петрович стал знаменитым!»
Когда мы привезли «Тиля» в Краков, студенты университета выбежали на сцену на поклонах и понесли Колю на руках через главную улицу в ресторан. Сидели рядом с нашим столиком и глядели на него как на небожителя.
Караченцов и Чурикова играли гениально. Когда Инна смотрела на сцене на Колю, он весь расцветал. Каким бы ни приходил уставшим со съемок или после концерта, он буквально летел в театр на «Тиля».
Они и отходили после спектакля одинаково — долго, трудно. Все артисты быстро разгримировались и домой. А они выходили только через два часа после окончания спектакля. Однажды я спросила Колю, в чем дело. Он ответил: «Мы сидим долго в гримерках и ищем свой взгляд в зеркале. Не персонажа, а свой собственный». Они входили на сцене в астрал, и потом надо было вернуться в свое тело. Коля объяснял это особое состояние так: «Я только делаю шаг на авансцену и тут же вхожу в другое измерение. Себе я уже не принадлежу. И мне нисколько не мешает зал, он меня не тревожит, я лечу в другом времени и должен воплотить то, что вижу в глазах Инны». Я замечала, что они, когда кланялись в конце спектакля, брали цветы, говорили спасибо, все еще оставались Тилем и Неле...
