— К кино у вас уже нет такого интереса, как раньше?
— Интереса меньше, потому что то, что я вижу как зритель, не очень нравится. Понимаете, я все-таки начинал с Данелией, с Каликом, работал с большими людьми. Молодые ребята снимают достаточно профессионально, но это не мое. Не в обиду кому-то будь сказано, упаси Господь, просто пафос у меня пропал к кино. Я не горю им, как прежде.
— И дело не в предлагаемом материале?
— Да даже не в ролях, а в том, какой сейчас кинорынок. Мне неинтересно в этом кинематографе. Это не значит, что я от него отстраняюсь, могу и участвовать. Но зачем мне, по большому счету, это нужно? Здоровья уже не настолько много, чтобы тратить налево и направо. Я и так в двух театрах работаю — Моссовета и Et Cetera. У Калягина у меня один спектакль и два спектакля у нас.
— В сцене все-таки потребность сохраняется?
— Да тоже не могу сказать. Вообще, мне надоело это все.
— Нелегко столько лет работать в одном и том же театре?
— Все равно привыкаешь, все равно у меня там жизнь. Пятьдесят четыре года прошло. Сейчас я, кстати, сижу в той гримерке, где когда-то сидела Раневская. Столик другой, конечно, а место то же самое.
— Как вам нынешний руководитель театра Евгений Марчелли?
— А я с ним еще не работал. Когда новый худрук Театра Моссовета приступил к исполнению своих должностных обязанностей и меня привезли с ним знакомиться, я ему сказал: «Я играть не хочу». У меня нет пафоса и по поводу театральной карьеры, она у меня сделана.
— Зачем же вы выходите на сцену?
— Как зачем? Я служу в театре. Но не испытываю желания играть много. Я никогда этого не хотел, хотя, когда был моложе, работал по 16 спектаклей в месяц, что очень много, причем у меня были центральные роли...
Как-то думал, кто же я на самом деле. Мысленно перебрал все свои ипостаси. Вот я актер — и в театре, и в кино, кроме того — педагог, и достаточно опытный, много курсов выпустил. Один в ГИТИСе, а потом несколько курсов в ИТИ, Институте театрального искусства имени Иосифа Кобзона. Или, может быть, я театральный режиссер? Несколько спектаклей поставил в театре. Еще пишу — не так часто, но все-таки две книжки издал. И знаете, пришел к выводу, что чем бы ни занимался, — я автор. Автор своих ролей, автор спектаклей, автор того, что я пишу. И даже когда ребят в ИТИ набираю, я тоже автор — своего курса. В искусстве ведь все субъективно, нет ничего объективного. При этом у меня нет каких-то формальных целей, потому что, в общем-то, они все достигнуты, и нет безудержного желания играть все время. После спектакля я обычно говорю: «Ну вот, опять потерпели триумф». Поклоны не очень люблю. То есть кланяюсь зрителю, но не с таким чувством, как некоторые коллеги, которые от этого ритуала испытывают своеобразный психологический оргазм. Просто корректно благодарю.
— А что вас радует?
— Да все понемножку.
— Вы счастливый человек? Или христианин не мыслит такими категориями?
— Во-первых, я не считаю себя подлинным христианином, а пытаюсь им стать, так я скажу. Но по крещению христианин, конечно. Да чего, мне грех жаловаться, честно говоря. Наверное, я счастливый все-таки. Тридцать восемь лет с Таней прожил и вот уже тринадцать живу с Любой, хотя это совершенно разные браки. С Таней мы жили в большой любви, у нас сын Сережа. С Любой нет общих детей, она живет своей жизнью, я своей, это несколько другие отношения. Мы скорее друзья, чем супруги.
Таня моя была очень мужественным человеком. После радикальной операции на сердце кардиохирург давал ей от силы семь лет, а она прожила восемнадцать. В конце жизни Таня понимала, что уходит, но не плакала, не жаловалась. Месяца за полтора до кончины сказала: «Ты женись». Я и женился. Потому что как-то не привык жить бобылем.
— Дай вам Бог здоровья и ролей хороших!
— Да не надо мне ролей. Почему я должен все время играть?
— Хотите все бросить?
— Нет, просто быть самим собой. Я всегда к этому стремился.
