А порой неплохую картину выпустят в прокат, но потом запихнут куда-то в темный угол, и мало кто ее видит.
— С кем из режиссеров вам больше всего понравилось работать?
— Если говорить о кино, то, по моему мнению, плеяда советских мастеров была за редким исключением выше сегодняшних. Кто вспоминается? Конечно Александр Зархи и мой первый фильм. Андрон Кончаловский, который пригласил в «Романс о влюбленных». Роман Балаян, у него я снимался в картинах «Храни меня, мой талисман» и «Филер». Вячеслав Криштофович — его «Одинокая женщина желает познакомиться» и «Автопортрет неизвестного».
— На роль в «Большой перемене» Алексея Коренева сразу согласились?
— Я подумывал, стоит ли сниматься, потому что много тогда работал в театре. Но сценарий получился забавным, и Коренев — очень человечный человек и талантливый режиссер. И актеры подобрались что надо. Там сложился замечательный актерский ансамбль, а с такими партнерами сам становишься получше. Фильм по сию пору популярен, потому что живой.
— Ганжа сильно повлиял на то, что вам потом предлагали в кино?
— Оттого что фильм стал таким известным, некоторые режиссеры хотели ухватить что-то из моего персонажа и предлагали похожее. Выбор роли — целая философия, хотя иногда я говорю да не раздумывая — если талантливый режиссер и захватывающий сценарий. Хотя предсказать, что получится, невозможно, но, во всяком случае, не будет дурновкусия.
Раньше к кинематографу относились более трепетно, снимали дольше, вдумчивее. Режиссер находился рядом с камерой и смотрел мне в глаза, он видел каждое мое движение, каждое шевеление волоска на моей голове — все то, что не увидишь в монитор, у которого режиссер сидит сегодня, иногда за сотню метров от съемочной площадки. По-моему, техника убивает нечто живое в искусстве, скоро и актеры, боюсь, станут не нужны: будут подставлять к нарисованному телу актерскую голову — и пожалуйста, озвучивай. И не придется съемочной группе выходить в штормовое море или актерам бежать по полю в почти настоящую атаку: все сделают на кухне за ноутбуком. Наверное, это удобнее, но уже сейчас все больше формализма и меньше такого, когда глаза в глаза.
Поэтому сегодня мало какие фильмы меня трогают. Телевизор вообще не включаю, а ходить на премьеры, превращающиеся в тусовку, не люблю. Смотрю кино дома, на хорошем экране, в одиночестве. А театральных работ, которые запомнились за последнее время, еще меньше. Театр — это не сколачивание табуретки, это древнее искусство, он был, есть и будет, и он ждет полной самоотдачи.
— В позднем театре Захарова не было прежней энергии, не выходили спектакли, которые становились бы событием.
— Да. Режиссура требует колоссальной энергии, поэтому с возрастом многие режиссеры что-то теряют, и у Марка Анатольевича первая половина его работы в театре и кино — это было хорошо, потом стало слабеть. И ушли из жизни те, с кем он делал свои спектакли: Григорий Горин, автор пьес и сценариев к фильмам Захарова, Олег Шейнцис, которого Марк Анатольевич называл «художник-режиссер»... Захаров сам, наверное, все чувствовал, но продолжал работать до последнего, он, думаю, не мог жить без театра. И потом искусство — вещь непредсказуемая, поэтому режиссер, даже понимая, что происходит, хватается за возможность сделать что-то еще, надеясь, что получится. На самом деле он уже не может. Это большая драма...
Вероятно, поднять театр на прежний уровень можно было приглашая других, в первую очередь молодых режиссеров. А Захаров мало кого звал в «Ленком», при нем у нас работали всего два режиссера «со стороны». Это был созданный им театр, его театр — и больше ничей.
— А почему вы оставались в «Ленкоме»?
— Еще были хорошие роли, например в «Вишневом саде». Но главное, что для меня существует прежде всего театр, а кино — в свободное время.
— Кто из режиссеров лучше других вас понимал?
— Понимает ли вообще режиссер актера, не знаю. Он делает свое дело, а артист подпадает под влияние режиссерского «я», и если находит свое «я» в этой работе, тогда что-то получается.
— Кто-нибудь ставил спектакль или снимал фильм именно на вас?
— Нет. Понимаете, я никогда не был первым, никогда. Хотя мне казалось, что мог бы делать то же самое, что и первые, но почему-то выбирали других. Может, я не настолько подходил, а может, мне не хватало понимания роли... Но актерская профессия зависит не только от тебя: она зависит от режиссера, от обстоятельств. И все-таки от того, что ты сам себя ставишь на какое-то место, не на первое.
