Константин: И была едва ли не единственной во всем окружении папы, кто конфликтовал с ним на равных.
Ольга: Меня сильно задевало, что Владимир Егорович смотрит на сына исключительно через призму творчества: зная, насколько Костя талантлив, предъявляет к нему чрезвычайно высокие требования и никогда не снисходит до похвалы, хотя понимает, как для него это важно.
Несмотря на периодически случавшиеся стычки, я любила ходить в гости на Фонтанку, потому что знала: там ждет творческий драйв. Если у Владимира Егоровича было хорошее настроение, он брал в руки банджо, ногой бил в барабан, тарелки и одновременно играл на закрепленной на шее губной гармошке. Человек-оркестр!
Во всем, что касается творчества, у него было потрясающее чутье. Не мы ему (хотя были много моложе!), а он нам открыл «Наутилус Помпилиус». В ту пору об этой свердловской группе в Петербурге вообще никто не знал, а Владимир Егорович, услышав у кого-то из коллег запись песен «Гудбай, Америка» и «Я хочу быть с тобой», сказал: «Гениальные ребята! Играют самобытный русский рок».
Константин: Кажется, папа действительно никогда не хвалил меня в глаза. Его оценку я узнавал от других. Как-то после спектакля «Ла-фюнф ин дер люфт», поставленного Сашей Галибиным (кстати, тоже учеником Агамирзяна) в Молодежном театре на Фонтанке, ко мне за кулисы пришел знакомый отца, переполненный эмоциями: «Костя, мне твой папа посоветовал посмотреть спектакль — сказал, гениально играешь. Я не слишком поверил, все-таки отец про сына... Но это вправду потрясающе!» Было приятно, что отец хвалил, — пусть я и узнал не от него самого.
Еще окружающие говорили, что он меня зомбировал. Доля правды в этом, наверное, была. Перед каждыми зарубежными гастролями папа, изъездивший всю Европу, давал наставления: сходи в такой-то магазин, купи то-то. И я, как запрограммированный робот, отправлялся искать магазин, которого зачастую на прежнем месте уже и не было. Жена, коллеги уговаривали: да брось ты эту затею! Но как я мог? Отец же велел...
Расскажу трагикомическую историю, свидетельствующую о том, что папа меня все-таки любил и жалел. С другом, сегодня известным режиссером телесериалов Антоном Сиверсом, нас пригласили на актерскую свадьбу в ресторан Петербургского ВТО. Хорошо выпив, решили выйти на улицу покурить. Охранник предупредил: «Обратно не войдете». «Как бы не так!» — подумали мы, но по возвращении столкнулись с непреодолимой преградой в виде этого самого «секьюрити» — субъекта абсолютно нетворческого. А у меня с такими всегда был и остается сильный внутренний диссонанс.
Парень на дверях оказался не очень горячим, но нам удалось вывести его из себя. Кто ж знал, что он профессиональный боксер, да еще и победитель в боях без правил...
Ольга: Жду Костю с той свадьбы, а его все нет и нет. И вдруг звонит кто-то из артистов: «Только не волнуйся! Твой муж герой, он, обливаясь кровью, сам вел машину до больницы! Получил ногой в челюсть, двойной перелом скулы, но врачи сказали, что ничего страшного».
Едва дождавшись утра, мчимся с дочкой в больницу. Идем по коридору, а навстречу вереницей — коллеги, уже побывавшие в палате. Событие-то в театральной жизни Санкт-Петербурга наиважнейшее: актер бесстрашно вступил в поединок с боксером-профессионалом! Однако увидев меня, каждый, приветственно кивнув, вдруг начинает колоться. Причину их прысканий не могла понять, пока не вошла в палату. На кровати сидело нечто гуманоидное и разноцветное: сине-красно-желто-зеленое.
Константин: У меня прибавилось еще одно лицо — справа.
Ольга: Тут я тоже раскололась, но не от того, что смешно, а от неожиданности: даже предположить не могла, что такое бывает. На сломанную челюсть Косте поставили скобу, а поверх наложили шины — несколько недель он, бедный, мог есть и пить только через трубочку.
