Отец ушел от нас, когда младшему брату Жене исполнилось три, он на два года моложе. Мама поднимала нас одна, ей помогали бабушки. Брат был неуправляемым, мог связать две простыни и, изображая парашютиста, прыгнуть с крыши дома. Я же рос правильным, аккуратным ребенком — не дай бог испачкать пиджачок или пальтишко. Родился в Москве в роддоме имени Грауэрмана на Арбате, там же, где Захаров и Ширвиндт.
Позже мама увезла нас с братом из Москвы в Горький. Как же она меня любила! Поддержала, когда поступил в Горьковское театральное училище. Его окончили Евгений Евстигнеев, Людмила Хитяева. (Диплом факультета экономики и организации театрального дела ГИТИСа я получил, когда пришел в «Ленком».) Понимая, что молодой актер должен прилично выглядеть, одалживала деньги и покупала мне красивые вещи. Я носил драповое пальто песочного цвета, чешские ботинки за тридцать рублей, а она получала тогда всего сорок. Тетка-москвичка, жившая неподалеку от Кремля, сшила мне дубленку.
Со временем мама доросла до директора гостиницы, я прибегал к ней из училища — оно находилось рядом — и приглашал вместе пообедать. «Сынок, не могу, много дел, а ты иди», — говорила она.
В студенческие годы подрабатывал манекенщиком — фигура и сорок шестой размер позволяли. На меня шили одежду, и я демонстрировал ее на показах. Платили три рубля, но я мог покупать эти замечательные костюмы, что сильно выручало. Стал добытчиком. Кило мяса в начале семидесятых стоило два рубля, банка черной икры в стекле — пять двадцать, крабы — копейки, их никто не брал, пока по радио не объявили, что в одной из банок спрятано янтарное изделие.
У меня хороший музыкальный слух, а брат обладал абсолютным, поэтому мама тоже отдала его в музыкальную школу по классу скрипки. Через месяц Женька перелез через забор и сбежал от педагога, на этом учеба закончилась. Однако абсолютный слух остался. Когда я организовал ансамбль — фоно, ударные, контрабас, привлек брата, купил ему недорогую гитару «Рекорд», сел за пианино, сыграл несколько вещей. Женя подобрал их по слуху на гитаре. Так мы стали выступать в ресторане.
В ансамбле состав подобрался в основном непьющий, но если я видел, что кто-то потянулся к рюмке, бил по рукам и расставался. Мы сидели на балкончике. Ресторан облюбовали дальнобойщики. Шофер входил, направлялся к нам, кидал пятидесятирублевую банкноту на барабан и заказывал: «Когда покажу, что кручу руль, играйте «Крепче за баранку держись, шофер». Если покажу на зубы (у него был полон рот стальных) — «Я помню тот Ванинский порт». Кто-то расплачивался с нами водкой или коньяком. Весь алкоголь перед закрытием я сдавал в буфет, а вырученные деньги делил поровну. Мама, директор гостиницы, получала сто пятьдесят рублей, а я зарабатывал в месяц пятьсот — это была зарплата союзного министра.
