— Вот Марк Борисович, артист первой категории.
Я что-то почитал, и меня приняли в труппу.
— Дадим вам пьесы, чтобы были готовы выходить на сцену, когда вернемся из отпуска. Да, а где вы, кстати, живете?
Это был самый страшный вопрос.
— Я прописан в Горьком.
— Как в Горьком?! Что же сразу не сказали? Мы бы вас не стали смотреть. А родни здесь нет? Могу помочь, сделать разрешение от Министерства культуры на родственный обмен, — пообещал Исидор Михайлович.
Прихожу к тетке: «Ань, такая ситуация». И та не задумываясь поехала в Горький, оставив нас с женой в одиннадцатиметровой комнате в самом сердце Москвы. Мимо нашего дома каждый день проезжал Брежнев.
Любина карьера в столице не сложилась, она всегда оставалась моей женой. Был у нас сын, который в сорок с небольшим ушел из жизни... Работал на таможне, дослужился до майора, был на хорошем счету. Поехал шесть лет назад в Амстердам, и там у него случился инсульт. Я не сошел с ума только потому, что занимался похоронами: вез тело на родину, организовывал место на кладбище. Жена там бывает каждый день...
— Ужасно терять детей...
— Близких людей тоже. Обидно, что рано ушел Марк Анатольевич, мог бы еще пожить, если бы не двустороннее воспаление легких. Его подлечили, мы с Сашей уговаривали остаться в больнице, но он рвался домой. Хотел скорее вернуться к репетициям «Капкана», очень дорожил этой постановкой, много раз переписывал пьесу. Заставил нас его забрать, уверял, что чувствует себя неплохо, но болезнь вернулась, Марка Анатольевича снова положили в больницу.
Винить некого, врачи Боткинской и института Шумакова делали все возможное, но не смогли его вытащить. В свой последний день Захаров поблагодарил медсестру, которая пришла делать укол, позавтракал, лег, повернулся к стене... В день похорон тысячи людей заполнили улицу у театра, пришлось перекрыть движение, все хотели проститься с великим режиссером.
— Как начиналась дружба с Захаровым? В какой момент вы получили приглашение работать в «Ленкоме»?
— В Московском областном театре я занимался гастролями. Представляете: труппа, где близко не наблюдалось Янковских и Абдуловых, только неизвестные фамилии, месяц играла спектакли в другом городе и билеты прекрасно продавались! Такие театры в принципе не нужны, хотя сегодня они еще есть.
Главным администратором «Ленкома» в ту пору служил мой товарищ Николай Басин. Он познакомил с Рафиком Гарегиновичем Экимяном, который работал директором в Театре Маяковского, но не поладил с Гончаровым. Экимяну дали самый плохой театр — Ленинского комсомола, в который никто не ходил. Картина была как у Райкина: на сцене три сестры, а в зале — дядя Ваня, если один зритель случайно заходил в театр, то на дверь вешали замок, чтобы не сбежал. Это было до прихода Захарова.
