Наконец вернулся в Вильнюс — и звонок от режиссера: «Мы тебя ждем». А до премьеры — десять дней. Я в ужасе! Столько текста!.. Дневал и ночевал на сцене, ел, пил чай там же. Вайткус ободрил: «На прогоне буду сидеть в зале, если запнешься, подскажу». Перед прогоном смотрю в щель занавеса — Вайткуса нет. Все, катастрофа... А вышел на сцену — и как-то сыграл, но на таком накале!..
Для меня пыткой были репетиции. Я пришел в театр сорокалетним и понял, что это другая планета. В кино есть объектив, я раскрываюсь перед ним и только перед ним, а в театре перед всеми — не мог. Стеснялся, замыкался, сжимался и уже на последних репетициях, когда беда наступала на пятки и некуда деваться, начинал выходить из своей замкнутости и буквально врывался в роль, а после спектаклей не мог успокоиться. Когда стал водить машину, возвращаясь из Каунаса в Вильнюс, ездил по ночному городу, накручивал круги. Наконец входил в квартиру, садился, не снимая верхней одежды, в кресло и засыпал — в кровати не заснул бы, внутри все бурлило.
Эти шесть лет в театре, когда сыграл около десятка ролей — даже Ленина в «Синих конях на красной траве», я жил в нереальном мире, себя не осознавал. Потом словно проснулся и подумал: зачем тратить столько здоровья? С тех пор если соглашаюсь участвовать в спектакле, то лишь когда могу что-то сделать органично, естественно для себя.
— Как в кино?
— Да. В кино у меня не бывало такого нагнетания страстей, это совсем другой вид искусства. Преувеличение в театре хорошо, в кино — плохо. Попробовал однажды играть перед камерой как на сцене — такая театральщина полезла! Жалакявичюс предостерегал: «Юозас, театр тебя испортит». И я не раз видел, как театральные приемы будто пленка накрывают актера на съемочной площадке и не дают пробиться искренности.
Посмотрите на голливудских актеров. Харрисон Форд кого играет? Себя. Или Роберт Де Ниро? Подшучивает над нами, но я всегда вижу на экране его самого. И Морган Фримен мне ближе, чем Джек Николсон, который чаще всего выпендривается, пытается понравиться зрителю. Хотя если его выпендреж точно попадает в характер роли, получается здорово, как в «Пролетая над гнездом кукушки». Мне Николсон еще нравится в фильме «Профессия: репортер», потому что там режиссер Микеланджело Антониони просто взял его в руки и не позволил выкручиваться. Заставил делать не роль, а себя самого. А если говорить о наших актерах, я никогда не видел, чтобы Алла Демидова на экране или на сцене притворялась кем-то.
На съемочной площадке, по-моему, нужно не выплескивать эмоции, не заводиться, а жить. Никому этих выводов не навязываю, но таков мой опыт, благодаря которому окончательно убедился, что я прежде всего актер кино, что так существовать, как существую перед камерой, для меня — единственно верный способ. Видимо, ради понимания этой вещи я и потратил несколько лет на театр.
Часто пускаю все на самотек, соглашаюсь на что-то, еще не догадываясь, зачем мне это надо. Не рассуждаю, а иду за интуицией. Потом вижу, что все было не зря, и какие-то уроки из прожитого извлекаю.
— Вы не боец? Если обстоятельства складываются определенным образом, принимаете их?
— А как им противиться? Мы — это и то, что нас окружает. Я есть — и есть весь мир, не станет меня — и мира не станет. Объективно он будет, а субъективно — нет. Бороться с обстоятельствами — это вступить в битву с самим собой.
— Но всегда есть вещи, которым нельзя не противиться. Вам приходилось драться, физически?
— Однажды коллегу бросились избивать какие-то парни, я влез в драку и сам получил, зато мы себя отстояли. Но неизвестно, как бы я поступил в другой раз. Готов противостоять злу, я себя психологически на это настраиваю, но никто из нас не знает, как поступит, когда встретится со злом снова. Это правда, зачем ее скрывать? Предугадать нельзя, можно только позже, когда все закончится, понять, что с тобой произошло.
