Художник не бедствовал — немало принесла продажа картин, кроме того, он купил доходный дом, отремонтировал, использовал его с прибылью, а затем продал в три раза дороже. В 1886 году приобрел обширный участок на море под Кекенеизом. Там первое время жил с Верой Леонтьевной в настоящем шалаше — в округе о нем пошла слава как о таинственном мудром отшельнике. С конца 1890-х сюда на летний пленэр приезжали его ученики из академии, среди любимцев были Николай Рерих и Аркадий Рылов.
Куинджи был известен своей щедростью: много жертвовал на благотворительность, поддерживал нуждающихся студентов. Объявил конкурс для талантливых художников, выделив на премии баснословную сумму в сто тысяч рублей, и при этом отказался войти в жюри. Даровитым устраивал поездки за границу, больных отправлял на лечение. К нему шли отовсюду, передавали просьбы, просто стучались в дверь. В какой-то момент поток просителей стал настолько большим, что пришлось создать целую канцелярию: Вера Леонтьевна принимала письменные прошения, назначала дни получения ответа, выдавала деньги.
В академии, где Куинджи с 1894 года служил профессором, его мастерская пейзажистов стала едва ли не самой яркой. Был он преподавателем требовательным, но деликатным: если считал, что критиковал излишне строго, извинялся. Завел традицию посиделок со студентами. Они чаевничали, пели хором, играли в импровизированном оркестре из мандолины, гитары и скрипки. «У Куинджи веселее всех», — не без зависти говорили ученики других мастеров. А преподаватели ревниво шептались: дескать, у него не работают, а только разговоры разговаривают.
Студенты считали Архипа Ивановича своим другом. Он охотно делил с ними обед, покупая на всех дешевые сосиски с горчицей. Мэтр старался не отставать от молодежи: коли все решили лететь на воздушном шаре, так и он полетит, хотя страшно. Все взбираются на Кельнский собор — кряхтя карабкается и Куинджи.
В1897 году студенты, возмущенные несправедливым исключением товарища, устроили забастовку. Куинджи вызвался быть парламентером. Ученики просили не вмешиваться, боясь за его карьеру, — и не зря. Забастовщиков исключили, а Архипа Ивановича, просившего их прекратить бунт, на два дня заключили под домашний арест. Затем потребовали подать прошение об отставке. Получив приказ, Куинджи потерял сознание.
А потом в «Новой Руси» за подписью коллеги Архипа Ивановича появился пасквиль, в котором автор извратил все события его жизни: и в академию-то он пробрался под чужим именем, и не учился там, и студентов своих использовал исключительно в честолюбивых целях саморекламы, и соратников всю жизнь предавал, и назван был в статье ни много ни мало «злым гением русского искусства, маньяком, одержимым манией величия».
