— Но это же будет смешение жанров!
— Скорее уж перелом со смещением! Бить будут!
В зале, уставшем от беззвучных этюдов, действительно начинался бунт, так что администратор даже пригрозил: «Если не успокоитесь, то не увидите ни клоунов, ни лилипутов!» Зэки сразу присмирели.
Арчил понял общий интеллектуальный уровень аудитории и травил анекдоты до конца вечера. Администратор за кулисами плакал от смеха, а потом сказал: «Вы такой большой артист, ну зачем вам эта пантомима?» «И я понял, что нужно завязывать. Прощай, Марсо!» — со смехом говорил мне Арчил.
Аллочка Смехова, мама всем известной Алики, познакомила меня с Людой Абрамовой. Мы часто виделись с ней в гостях у Аллы. А в день, когда умер Высоцкий, они приехали ко мне на Патриаршие — мы гуляли и до утра Люся рассказывала об их отношениях... Это был нескончаемый поток любви и горя. Она смирилась с другими женщинами, но у меня создалось впечатление, что именно Люда была главной в его жизни. Я тихо спросила Аллу:
— Как ей помочь, когда она потеряла такого человека?
А Смехова ответила:
— Мне кажется, сегодня он к ней вернулся. Теперь их с Володей никто не разлучит.
Смерть примиряет все обиды. В какой-то момент я увидела, что облака над Патриаршими приняли форму гитары... Кто знает, возможно, Высоцкий нас слышал.
Через мою гостиную и творческие вечера проходило столько интересных людей, что, конечно, не могло совсем не возникать симпатий. Многие пытались ухаживать, среди них — Михаил Козаков. У него как раз было «окно» между браками, и артист решил приударить за мной: приезжал в МГУ с букетами цветов. Конечно, это льстило.
Козаков бесконечно читал стихи Пастернака — был уверен, что это завораживает женщину, а заодно и репетировал. Помню, спрашивал:
— Тебе какой мой фильм больше нравится?
— «Убийство на улице Данте».
— Это потому, что я там еще молодой!
Мама волновалась, когда я подолгу гуляла с Козаковым. Поскольку у нас дома часто собирались артисты, она, естественно, многих знала. Быстро нашла общий язык с близкими по возрасту людьми, в частности подружилась с Зиновием Гердтом. Его-то и попросила поговорить со мной насчет Козакова.
«Ну что, Миша тебя, как кот, водит по всем крышам? — начал Гердт. — Пастернаком очаровывает? Он никогда не меняет свою тактику, но ведь работает!.. Только знаешь, вряд ли ты с Козаковым будешь счастлива. Он быстро на тебе женится и еще быстрее влюбится в другую».
Я убедила Зиновия Ефимовича, что прекрасно вижу: чувство Козакова ко мне — всего лишь яркая вспышка, которая скоро погаснет. Уже насмотрелась на творческих людей и знала, что это «самый ненадежный вклад в банк». И хотя Михаил действительно умолял меня выйти за него замуж, думаю, по-настоящему влюблен он был только в себя и хотел, чтобы я просто присоединилась к этому обожанию. Поэтому когда начал давить и выспрашивать, чем он меня не устраивает, ответила: «Так расстраиваюсь, что не могу в тебя влюбиться!»
