К окончанию школы мама перешила ему отцовский костюм, и Толя поехал в Москву — в театральный институт. Началась эпопея с поступлением. Почему-то он стремился только в ГИТИС, даже не стал, как все абитуриенты, поступать параллельно в другие вузы. Провалился. Возвращаться домой неудачником не пожелал и завербовался в геологическую партию на Иссык-Куль. Там молодежь обсчитали, и во Фрунзе Толя возвращался пешком. Когда еле живой от усталости и голода переступил порог квартиры и рассказал, как шел, отец заметил с юмором: «Сынок, да ты проделал путь Пржевальского!»
На следующий год Толя опять провалился. Завербовался корчевать пни в Ивановской области. Из-за гнилой болотной воды, которой они там умывались и мыли головы, у брата начали вылезать волосы, в результате он рано полысел.
После его третьего провала в театральный я, уже учившийся на журналиста в Уральском университете, узнал, что у нас в Свердловске при драмтеатре открывается студия. Срочно дал Толе телеграмму, чтобы ехал ко мне. Поступая в студию, он опять дошел до третьего тура, и решался вопрос, брать его или не брать. Способности хорошие, но внешность не актерская: лысоват, сутулится, глаза, как показалось кому-то в комиссии, запавшие. И тут два ведущих актера — Адольф Ильин, отец известного ныне Владимира Ильина, и Константин Максимов — отдали за Солоницына свои голоса и брата со скрипом, но взяли. Началась учеба, которая захватила его настолько, что все бытовые трудности показались мелочью. Вот один пример.
Однажды под Новый год я, оставшись без копейки в кармане и заняв у кого-то на банку килек в томате и буханку черного хлеба, поехал отмечать праздник в общежитие театра к Толе, тоже оказавшемуся на мели. В нетопленой комнате из восьми коек семь были застелены, поскольку хозяева разъехались, а одна стояла совершенно пустой. Возле батареи на снятом с кровати матрасе, завернувшись в одеяло, сидел Толя и читал книгу. Я открыл банку с кильками, нарезал хлеб, налили в стаканы принесенный с кухни в чайнике кипяток и стали «пировать».
Толя почему-то ел лишь хлебный мякиш и жевал не как обычно, а больше мял губами, словно старик. И вдруг, когда он в очередной раз осторожно откусил хлеб, я заметил на кусочке в его руке кровь и застыл в испуге. «Да, Маленький», — вздохнул Толя и открыл рот, показывая десны. На них, воспаленных, виднелись красные точки. Цинга. В относительно благополучные годы, в большом городе!
«Был у врача, он сказал, чтобы я усиленно питался, пил соки, ел фрукты. Если нет возможности, хотя бы лук или чеснок», — признался брат.
И это накануне выпускных, после стольких попыток утвердиться в профессии... Просить у родителей помощи мы не могли. После разоблачения культа личности отец, веривший в коммунистические идеалы, вечерами вместе с коллегами шел куда-нибудь посидеть, они выпивали, слишком смело спорили о происходившем. Кто-то на них донес, и несмотря на оттепель, папу исключили из партии. Никуда его на работу не брали, и они с мамой жили на ее маленькую зарплату стенографистки-машинистки. С трудом он устроился в многотиражку на строительстве высокогорной дороги Фрунзе — Ош.
