Он не сдавался. Задумал картину по роману Валентина Пикуля «Фаворит», договорился с писателем и с Одесской киностудией, начали работать над сценарием — и вдруг им все свернули. Женя писал сценарии по «Идиоту» Достоевского, «Театральному роману» Булгакова, «Рославлеву» Загоскина, но и эти замыслы остались на бумаге. Куда мы только не обращались со сценарием фильма «Три женщины Достоевского» — денег на картину не давали.
Женя преподавал в Институте радио и телевидения, выпустил два курса режиссеров во ВГИКе, пропадал на работе с утра до ночи — так любил свою профессию и студентов. Но платили мало, он переживал, что не может прокормить семью — у нас рос сын Алеша. Когда отец-режиссер оказался «на улице», мальчику исполнилось всего три года. У меня тоже почти не стало работы. Муж шутил: «Алеша вырастет и не будет знать, что такое сардельки». Денег хронически не хватало, питались мы более чем скромно.
Выручила дача, на которой трудились до изнеможения. Женя там сорвал спину, у него отказали ноги, и он несколько месяцев провел в постели. Думали, уже не встанет, к счастью, подняли народными средствами. Родом из села, муж был привычным к физическому труду, я тоже никакой работы не боялась, поскольку выросла в частном доме и лето проводила в деревне. Лет в четырнадцать даже пасла с дедом стадо коров.
Историю эту часто вспоминаю. Постоянного пастуха не держали, его работу деревенские выполняли по очереди. Настал черед дедушки, он собрался позвать подпаском кого-нибудь из соседских мальчишек, но тут я вызвалась: «Возьми меня!» Уговорила. Вышли из дому ранним утром и долго брели по степи. Дед научил покрикивать на коров особым голосом, и те меня слушались. Жара стояла за сорок градусов, кругом ни деревца, ни кустика. Буренки устали и улеглись отдохнуть, мы с дедушкой сели поесть. Знойный воздух дрожал, как над костром, иногда налетал ветерок, вокруг насколько хватало взгляда простиралась бело-сизая степь, рядом с нами сопели коровы — и я будто растворилась в огромном пространстве. Именно тогда впервые почувствовала, что есть в мире нечто высшее.
...Я заметила, что Женя, раньше напоминавший вулкан, вскипавший от любой несправедливости, все меньше возмущался тем, как с ним поступили. Он сильно изменился. Занимаясь самосовершенствованием — с обливанием холодной водой, сидением в позе лотоса и стремлением почувствовать энергетические потоки, — муж, по его словам, осознал, что дальше некоего предела двинуться не может. С детства человек верующий, хоть и долго невоцерковленный, он постепенно пришел к тому, что основное место в его жизни заняло православие. Благодаря ему Женя с трудом, но принял тот факт, что остался не у дел как художник. В свою очередь, невозможность заниматься любимой профессией помогала обрести смирение.
Кино — это переплетение судеб, накал страстей, а Женю все сильнее заботила тайная жизнь души. Он и меня старался ограждать от всего, что способно навредить внутреннему миру. Многие говорили: мол, актриса Ташкова сделала меньше, чем могла бы, но Женя повторял мне, что не надо размениваться на ерунду. Когда отечественный кинематограф резко пошел на спад и предлагали сыграть невесть что, сказал: «Тебе надо уходить из профессии». Мне было тридцать с небольшим — времени впереди полно, сил тоже, поэтому я круто развернула свою жизнь.
