Сегодня сам работаю художественным руководителем Московского современного художественного театра. Наши спектакли пользуются успехом у зрителей. «Остров Бармалея» — у маленьких, часто играем его для воспитанников детских домов. «Семейка Фани», «Мальчишник», «Страсти по-французски», где помимо меня заняты Юрий Чернов, Александр Головин, Александр Пашутин, — у взрослых.
За свою версию «Анны Карениной» удостоились диплома Международного театрального фестиваля в Липецке. В ближайших планах — постановка Александра Мохова «Пантера» по пьесе Петра Гладилина, где одну из главных ролей сыграет Нонна Гришаева.
— Вы очень плотно заняты в театре — и в репертуарном, и в антрепризном, при этом постоянно снимаетесь. Режиссеры не возражают?
— Бывает такое. Помню, пробовался у Вадима Абдрашитова в «Парад планет», неплохо получилось. Но там все герои постоянно находились в кадре вместе. А в Театре Станиславского, где я тогда служил, шли два спектакля, которые собирали кассу: «Сирано де Бержерак» с Шакуровым и мой «Порог». Когда пришел с письмом от «Мосфильма», Товстоногов сказал: «Нет, как я могу тебя отпустить, да еще на приличный срок?» Я жутко расстроился. А Шакурова, заслуженного артиста, отпустил — мы были в разных весовых категориях. Мою же роль в фильме сыграл Алексей Жарков.
Но в большинстве случаев сложностей не возникало. С удовольствием, хотя и с некоторым содроганием вспоминаю фильм «Полонез Кречинского» по трилогии Сухово-Кобылина, где я сыграл Тарелкина и Копылова. Я плавал в гробу по каналам Петербурга — так режиссеру Вадиму Дубровицкому увиделись сны Тарелкина. Знаю случаи, когда актеры категорически отказываются ложиться в гроб, но я не боюсь.
Наша профессия — большая песочница, где все играют. Если к своему ремеслу относиться слишком серьезно, то вряд ли вообще стоит им заниматься. Я человек несуеверный, так что ложиться в гроб не отказывался. Правда, когда меня поместили туда в первый раз и оттолкнули от берега, вода чуть не перелилась через край. Старался замереть и не шевелиться. Снимали на канале Грибоедова, там был мостик и на берегу храм. В момент, когда поплыл, на мостике завыла собака и зазвонили колокола. Было жутко!
Мне довелось сниматься в невероятном количестве трюковых картин — там тоже иногда было страшно. На боевике «Савой» например. По сюжету мой герой-очкарик затерялся в пустыне, нашел колею и решил идти по ней, чтобы выбраться. Навстречу выскакивал поезд, от которого он в последний момент отпрыгивал. Снимали под Бухарой. Жара жуткая, песок раскаленный. На мне рваные, как с помойки, ботинки, в них постоянно забивался горячий песок. Еле терпел, ноги болели.
Все отрепетировали, положили веточку: когда увижу, что поезд дошел до нее, надо прыгать в сторону. Очки на репетиции были с обычными стеклами, а во время съемок кто-то подсунул с диоптриями — в них казалось, что поезд еще далеко, а на самом деле он был совсем рядом. В довершение всех неприятностей запутались шнурки, и я не мог двинуться с места. Очнулся от дикого рева паровоза и истошного крика машиниста. Прыгнул, но буфером паровоз меня все же задел. Как ничего себе не переломал — не знаю.
Но оказалось, самое «веселое» впереди. Мог и погибнуть. Надо мной должны были пролететь и выпустить реактивные снаряды вертолеты, компьютерную графику еще не использовали. Показали, куда идти. Вертолеты отстрелялись, но как выяснилось позже, у одного не выпустились два снаряда. Никто не предупредил, что он зайдет еще на один круг. А мне захотелось посмотреть на настоящую непиротехническую борозду. Легкомысленно продефилировал к месту взрыва. Тут слышу в рации мат-перемат. Слава богу, не дошел, а вертолетчик в последний момент выпустил снаряды чуть в стороне.
Такие истории конечно расстраивали, но не сильно. Больше переживал, если роль от меня уходила. Когда-то Эльдар Рязанов позвал на Чонкина, и в то же самое время Павел Лунгин предложил главного героя в драме «Такси-блюз». Одна незадача: съемки проектов начинались одновременно. Я, наивный, пришел к Рязанову:
— Нельзя ли нам как-то поделиться временем с Лунгиным?
