— Приходи к нам в «Ленком».
— Кто же меня туда возьмет?
— Я помогу.
Так просто...
С некоторым, как тогда говорили, творческим багажом, приобретенным в кино, я наконец отправилась поступать к Сергею Герасимову и Тамаре Макаровой. Прочитала стихотворение, басню, перехожу к прозе и слышу — «Хватит». Подумала: все, не берут! Но Макарова вдруг сказала:
— Зачем тебе учиться? Тебя и так будут снимать. Может, лучше на факультет журналистики? Ты хорошо излагаешь мысли.
— Нет, хочу быть актрисой.
— Ну, если хочешь, тогда ладно.
И взяли, по сути, после первого тура.
Тамара Федоровна полюбила меня как дочь. Не знаю почему, никто ведь не объяснит, как возникает любовь... На людях Макарова выглядела холодноватой красавицей, вероятно потому, что у актрис ее поколения было принято держаться отстраненно, эдакими небожительницами. А дома или в гримерной, когда снимались в фильме «Дочки-матери», могла и по руке хлопнуть, и от души посмеяться. «Светка, — звала, — иди сюда, расскажу историю! Представляешь, что я на Берлинском фестивале натворила? Распустила волосы и на виду у всех съехала по перилам! Получила аплодисменты и цветы». Часто говорила: «Сегодня будешь у меня». Я приходила к ней домой, и начинались разговоры за жизнь, анекдоты, смех.
Она и в трудные моменты моей жизни была рядом, как мама. В фильме «Дочки-матери» я сыграла одну из ее дочерей, вторую — Лариса Удовиченко. С Ларисой мы вместе учились, но не дружили — как говорится, не моя тональность. При этом были чем-то похожи внешне, и нам Сергей Аполлинариевич дал роли сестер, высокомерно смотрящих на явившуюся к ним в дом провинциалку. Это хорошо видно в сцене на Гоголевском бульваре, в моих родных местах, мы сидим на скамейке в компании приятеля. Его играл тоже учившийся на нашем курсе Зураб Кипшидзе, которого все в нашей группе обожали.
Нравилась ли я противоположному полу? Конечно. Не скажу, что писаная красавица, но отличаюсь от остальных, выделяюсь. Другая. Еще до поступления во ВГИК после съемок одной картины пригласили на прием в польское посольство. Там собрались наши и зарубежные режиссеры и актеры. Все дамы — в платьях с декольте и бриллиантах, а я пришла в узких кожаных брюках. Мой режиссер толкнул меня в бок: «Светка, на тебя американцы уставились!» Тут подходит Дин Рид с переводчиком. Берет мою руку, снимает с нее перстень, надевает его себе на палец, а потом — опять на мой. Переводчик шепнул: «Он делает вам предложение». Нас моментально оттеснили друг от друга, меня посадили в машину и увезли домой. Больше знаменитого певца я не видела, но даже если вообразить, что он снова позвал бы замуж, не согласилась бы: мне не нравятся мужчины легкомысленные, влюбчивые. Хотя он, конечно, был хорош собой и невероятно обаятельный.
Именно в талантливого красавца я, учась в институте, и влюбилась. Один знакомый как-то пошутил: «За Светкой бегал весь ВГИК. Но этот оказался слишком красив и украл ее». Серб Драган Благоевич, сын работавшего в Союзе заместителя военного атташе, учился со мной на курсе. Когда в один прекрасный день Сергей Аполлинариевич объявил своим студентам, что приступает к съемкам новой картины — это как раз были «Дочки-матери» — и роли распределяются следующим образом, в аудитории поднялся жуткий ор! Нам никто не запрещал открыто и громко высказываться. В те минуты всеобщего выплеска эмоций мы с Благоевичем, видно, и влюбились друг в друга.
Расписавшись, жили с родителями Драгана. Скоро появился на свет наш мальчишка. Академического отпуска я не брала, помогала няня. С занятий, едва молоко начинало проступать сквозь кофточку, мчалась домой кормить Мишу, благо родители Драгана подарили машину. И хотя свекра из-за меня понизили в должности — сотрудникам вроде него и их родственникам не рекомендовали жениться на гражданках той страны, где работали, — я ему очень нравилась, он постоянно хвастался невесткой. А поскольку мы были похожи — у обоих носы вздернутые, шутил иногда: «Это моя дочь!»
У нас с Драганом все здесь складывалось хорошо, но он после окончания института не собирался оставаться в Москве. Никогда прежде не думала о том, чтобы уехать за границу, покинуть маму. Она не показывала, что переживает, но я-то чувствовала. Однако считала, что надо жить семьей, и стала готовиться к отъезду. Предвкушение чего-то неведомого, что ждало в новой стране, окрыляло.
