Однако вернусь к своему детству. После встречи с папой в мою жизнь вошел театр. Спектакли с участием отца видел, наверное, раз по сто каждый: происходящее на сцене завораживало. Больше всего любил, конечно, «Малыша и Карлсона, который живет на крыше» — его поставили в «Сатире» еще в 1968-м (уже через несколько лет этот спектакль лег в основу одноименного телевизионного фильма). И в театре, и в кино отец играл главного героя — «мужчину в самом расцвете сил». Он исполнял эту роль более тридцати лет. Помню, как я лет в восемь сидел в зале, распираемый гордостью: Карлсон — мой папа!
Мама с восхищением говорила, что Мишулин — артист великий, больше таких не существует. В «Сатиру» она собиралась как на праздник, всегда в красивом платье... Приподнятое настроение передавалось и мне, хотелось бежать в театр вприпрыжку. При встрече они с папой обнимались, словно давние друзья:
— Как дела?
— А у тебя что нового?
Конечно, ситуация сложилась довольно щекотливая — любимый человек состоит в браке, у него растет дочь (тогда я об этом еще не знал). Возможно, маму что-то и не устраивало, но печали в ее глазах я не запомнил. Всякий раз объявляла «Мы идем к папе!» торжественно и с нежностью.
На служебном входе Театра сатиры нас узнавали: «Здравствуйте, вы к Спартаку Васильевичу? Проходите, пожалуйста». Над теми детскими походами к отцу не было ореола тайны — все совершалось открыто, никто не стремился встретиться «за углом». Возможно, старались ради меня, чтобы не чувствовал себя в чем-то обделенным. Я и не чувствовал. И совершенно точно могу сказать: обиды на родителей никогда не испытывал. А сегодня и сам придерживаюсь подобной позиции: тайны из своего близкого родства с Мишулиным не делаю, если спрашивают — отвечаю как есть. Хотя бить себя кулаком в грудь: «Знаете, чей я сын?» — тоже не собираюсь.
Иногда после спектакля мы шли гулять втроем, как настоящая семья. Отец держал маму за руку, родители ни разу при мне не поссорились. Я рос домашним: единственный и любимый ребенок, никогда не чувствовал себя обделенным заботой и вниманием. Не назову себя маменьким сынком, но был мягким, неконфликтным. Да и сейчас редко выхожу из себя, а тем более с кем-то ругаюсь. В детстве я был страшным растяпой — замечтавшись, мог выйти зимой на улицу в тапочках, забыв надеть ботинки. Мама ругала: «Ты вечно витаешь в облаках!»
