— Я больше никогда не вернусь. Ты свободна!
У них как раз гостила мать Марии. Услышав грохот захлопнувшейся двери, она вскочила и набросилась на дочь:
— Быстро одевайся! Беги за ним!
Маша упрямо поджала губы:
— Вот еще, не побегу.
Мария Емельяновна, наспех накинув платок, сама кинулась за зятем. Но того и след простыл. Через час она обнаружила Андрея в питейном заведении неподалеку, он сидел за грязным столом, взъерошенный, с красным лицом, и дрожащей рукой наливал в стакан водку. Пару часов понадобилось, чтобы убедить пьяного Андрюшу, что жена любит его, просто характер у нее не сахар.
Разумеется, Платонова выгнали и из Тамбова и больше не подпускали ни к мелиорации, ни к сельскому хозяйству. Снова встал вопрос заработка, и тогда ради семьи он стал ездить, как в ранней юности, в журналистские командировки — на Волгу, в Туркмению, на Медвежью Гору. Сочные платоновские очерки кое-как печатали. Скопив денег, отправлял любимую Машу с сыном в Крым: им же необходимо отдыхать!
Но беда была в том, что Платонова отлучили не только от мелиорации. В столице на него сразу ополчились критики — как стервятники накидывались на его рассказы и повести, которые иногда удавалось-таки пристроить в журналы. При этом Александр Фадеев, любимец вождя, втайне зачитывался Платоновым. Шолохов рассказывал, что читая в рукописях его рассказы и повести, Фадеев начинал нервничать, срывался с места и повторял: «Как же он это сказал, сукин сын! Как он так составляет слова?!»
В 1929 году в журнале «Октябрь» Фадеев все-таки напечатал рассказ Платонова «Усомнившийся Макар», который попался на глаза Сталину. «Наши учреждения — дерьмо, — читал Ленина Петр, а Макар слушал и удивлялся точности ума Ленина. — Наши законы — дерьмо. Мы умеем предписывать и не умеем исполнять. В наших учреждениях сидят враждебные нам люди, а иные наши товарищи стали сановниками и работают, как дураки...» За этот рассказ Фадеев получил нагоняй от Сталина. Однако через два года, не удержавшись, напечатал в «Красной нови» повесть Платонова «Впрок» — сатиру на коллективизацию. Сталин, прочитав ее, взбесился не на шутку и якобы начеркал поперек первой страницы: «Талантливый писатель, но какая сволочь!» Отношение вождя к Платонову было этим определено раз и навсегда.
