В апреле 1917 года знаменитый авиаконструктор Игорь Сикорский вел под венец невесту — ему скоро исполнится 28 лет, и он был по уши влюблен. 17-летняя Ольга была очаровательна: стройная, ясноглазая, тоненькая как тростинка, и жених держал ее руку бережно, словно птичку: сильно не сожмешь, но и разжать пальцы боязно — вдруг вспорхнет...
Над их головами несут венцы, Игорь искоса поглядывает на свою нареченную: боже, как же хороша… Вдруг ее фата вспыхивает, как брошенная в камин газета: Ольга Синькевич неосторожно повернула голову, и свадебный убор задел церковную свечку.
Жених срывает фату, бросает ее на пол и топчет ногами. Родня тревожно перешептывается: «Дурной знак…» Осекшийся было священник продолжает венчание, молодые обмениваются кольцами, и их объявляют мужем и женой. Вышедшая из церкви Ольга бледна как снег, испуган и Сикорский. Никто не знает, что он верит в приметы и записывает сны, которые считает вещими, — сейчас Игорь старается не подать виду, что сцена в церкви потрясла его до глубины души.
Свадьба рассаживается в пролетки, лошади мотают гривами, хлопают кнуты извозчиков — им велено ехать в киевский дом Сикорских на Большую Подвальную, там уже накрыты столы. Игорь Сикорский приехал в Киев из Петербурга совсем недавно: столица голодает, люди с вечера занимают очереди у булочных и мясных лавок, а Киев пока живет спокойно и сыто. На столах расставлены бутылки с шампанским и жареные поросята, вареный осетр, рагу из рябчиков: отец Игоря, известный профессор-психиатр Иван Алексеевич Сикорский, вполне состоятелен, свадьбы единственного сына он ждал долго и денег не пожалел. Приглашенные из соседнего ресторана официанты дожидаются гостей с переброшенными через согнутые в локтях руки салфетками — это особый киевский шик. Гости поднимаются по лестнице, входят в гостиную, рассаживаются. Друг и патрон Сикорского, председатель правления концерна Русско-Балтийский вагонный завод Михаил Шидловский, произносит первый тост:
— …Хочу выпить за гения русской авиации! Счастья ему и его прелестной жене! Ура! Многая лета!
Отец невесты, священник Федор Синькевич, подхватывает густым басом, словно поет в церковном хоре:
— Многая лета!
Игорь и Ольга Сикорские приходились друг другу сродни, их отцы были большими друзьями, к тому же известными на всю Россию монархистами. Иван Сикорский — крупный ученый, но он был правительственным экспертом в скандальном деле Бейлиса, а Федор Синькевич — одним из идеологов «черной сотни»: в 1917 году с такими убеждениями можно безопасно жить разве что в далеком от политических страстей Киеве. После Февральской революции фамилия отца стоила Игорю Сикорскому карьеры, он бежал из Петрограда, опасаясь больших неприятностей, и пересиживал смутные времена в родном Киеве... Здесь все так же, как было в детстве: по вечерам в гостиной разжигают камин, кухарка по-прежнему печет пироги с вишней, отец до полуночи корпит над своими рукописями. Так было и в ту пору, когда он еще не уехал из дома и ходил на занятия в Политехнический институт: прилежно учился, готовился стать инженером, втайне мечтая о другом. Первые сделанные из реек и полотна самолеты осваивали воздух, это было модно, «люди-птицы» вызывали всеобщий восторг, и он тоже хотел подняться в небо на собственном самолете.
