— Что это такое?
— Да у меня с семи лет всегда с собой карандаш. В туалете, в ванной — хоть за резинкой трусов...
— Ты поступишь, — заверил Бенкендорф.
Оказалось, что Юрий Александрович Завадский, который набирал курс, большой друг карандашей и они всегда с ним. Но у него цветные, и он ими всякие кубики зарисовывает, а я своим писал.
Потом был первый тур, актерский, и он оказался для меня хорошим: читал свои рассказы, читал Багрицкого. Перед вторым туром я сидел в садике около ГИТИСа. Там был и мой будущий однокурсник, он улыбнулся и сказал:
— Ай-яй-яй, вы не пришли на второй тур. Он был вчера. Сегодня — третий.
— Боже мой...
— Вас пропустили. Приемная комиссия уговорила Завадского. Уж очень вы им понравились!
На экзамен я пошел расстроенным, был плохим, но Завадский что-то во мне увидел, и я поступил. Потом стал одним из его любимцев на курсе. Для меня сделали исключение, сказали: «Ну, пусть один будет семнадцатилетний...» А я был уверен, что это не чудо и мир не обойдется без меня и моей режиссуры. Я нес свой театр в себе и должен был его куда-то внедрить, получить здание, создать свою труппу...
— Вы были в этом убеждены в семнадцать лет?
— Я был в этом убежден в пять лет, когда изображал Райкина. А мама потребовала, чтобы я принес ей справку из деканата о том, что зачислен, словам она не доверяла. Мама была против поступления в театральный институт. Ей хотелось, чтобы я сдал экзамены в институт связи, стал инженером и прожил обычную жизнь.
— Вы женились на первом курсе?
— На втором, в девятнадцать лет. Это была младшая сестра моего однокурсника и друга Алеши Бородина, нынешнего художественного руководителя Российского академического молодежного театра. Ее звали Маша, она училась в МГУ. Очаровательная девушка... Да нет — девочка. Ее пробовали на роль Наташи Ростовой в киноэпопею Бондарчука. Она и была Наташей Ростовой — во всяком случае, из начала романа. Мои родители очень любили Машу, хоть и возражали против нашего брака: мы были маленькие очень. Отец просто из себя выходил: «Ты смотри, какое дитя! Смотри, какое дитя! Что ты будешь с ней делать? Ты что, с ума сошел? Это же ребенок! Ты зверь, что ли? Что ты будешь делать с этим ребенком?»
Машин отец был чудесным человеком, а в прошлом и очень богатым — он был одним из хозяев химических предприятий в старом, еще не принадлежавшем Мао Китае. Из Харбина приехало двенадцать вагонов с их вещами. Их ограбили в Китае, ограбили и у нас... Всюду, где только можно.
Они поселились в подмосковном городе Пушкино в большом деревянном доме. Там собирался весь наш курс, мы у них столовались, веселились, по нескольку дней жили, приобщаясь к навсегда ушедшей несоветской жизни. В Китае Алеша учился в школе иезуитов, три сестры и брат великолепно владели английским, музицировали.