У меня был проверенный ход — позвонив ей на следующий день, прямо так и сказал: «Я в тебя влюбился!» (Это срабатывало всегда!) Она растерялась и сразу же согласилась встретиться.
Когда мы только познакомились, жить было негде, и я обратился за помощью к папе. Он уговорил деда пустить меня в мастерскую у метро «Аэропорт» в писательском доме. Рядом на площадке находилась мастерская сценариста Мережко. В шестидесятиметровой П-образной комнате на последнем этаже какое-то время работал папа, а теперь поселился я.
Естественно, слух о свободной квартире в центре города распространился быстро, и гости повалили толпами. Право переночевать у меня отвоевывали с боем. Интеллигентных жильцов дома мое соседство очень раздражало: они просыпались ночью от громкой музыки и веселого гогота, а однажды зимой с ужасом увидели, что на нашем балконе клубится дым и некто старательно его раздувает, размахивая картонкой. Этим «некто» был Антон Табаков, решивший развести костерок и пожарить шашлычок. Когда я вышел на улицу поглядеть со стороны на маленький пикник — картина открылась страшная! Черный дым валил клубами, а какой-то человечек, вместо того чтобы загасить огонь, яростно пытался его раздуть. Пожарных все-таки вызвали, но к тому моменту мы уже съели шашлык и очень удивились их появлению.
Однако недолго музыка играла — на деда в Союз писателей посыпались жалобы от разгневанных творческих деятелей: «Вместо того чтобы работать, Михалков устраивает в мастерской пьяные гулянки, недавно чуть не подпалил весь дом. Безобразие! А еще детский писатель!» И однажды ранним утром дед неожиданно позвонил в дверь.
Мы с Аллой мирно спали на связанных веревками диванных подушках, за углом дрыхли еще два друга. Дед, не снимая пальто, прошел в комнату и сел за стол. Алла, услышав голос живого классика, от страха нырнула под одеяло и как мышка пролежала, не шелохнувшись, ровно сорок минут, пока меня воспитывали. Я клятвенно обещал деду, что это больше не повторится, но вскоре мастерскую все равно отняли: наступила перестройка, на Михалкова-старшего начались гонения, вспомнили и о «нехорошей квартире». Досталась она соседу Мережко.
